Г. Г.
— Объяснить сюжет невозможно. Всякий сюжет выглядит банально, а вот сочинять комедию было весьма забавно. У меня только три пьесы, и эта, думаю, лучшая. Сейчас Ануй переводит ее на французский.— Что вы думаете о фильмах, поставленных по вашим книгам?
Г. Г. —
Терпеть их не могу. Кроме тех, в основу которых легли мои собственные сценарии: «Третий человек» и «Падший ангел». Вы видели «Тихого американца»? Безобразно. Американец — истина в последней инстанции, англичанин — во всем не прав. Американец — воплощенная мудрость и героизм. Ужас, да и только!Только что я завершил работу над сценарием «Нашего человека в Гаване», фильм уже в работе, в нем снимается Алек Гиннесс. Скоро возвращаюсь в Гавану.
— Для кого вы пишете?
Г. Г. —
Думаю, для себя.— А читатели что‑то для вас значат?
Г. Г. —
Нет. Мне кажется, у каждого писателя сложился свой образ читателя — так сказать, идеального.— Каков он для вас? Кто он? Мужчина или женщина?
Г. Г.
— Скорее всего гермафродит. Когда сочиняешь пьесу или ставишь фильм, поневоле думаешь о зрителях, поскольку речь идет о произведении, предназначенном для публики. Но книга — частное дело, и совсем не обязательно воображать ее будущих читателей.— Повлиял ли на вас огромный успех, выпавший на долю ваших книг?
Г. Г. —
Надеюсь, нет. Не дай бог! Нужно много работать, делать то, что тебе по плечу, бросать себе вызов. Вот и все. И потом, меня всегда увлекала манера письма. Техника. Может быть, я проявлял к этому излишний интерес.— Изучали ли вы манеру письма других писателей?
Г. Г.
— В молодости — да.— Кем вы восхищаетесь как рассказчиками?
Г. Г.
— Генри Джеймсом, Джозефом Конрадом. И не очень известным писателем Фордом Мэдоксом Фордом. До настоящего времени он больше прославился во Франции, чем в Англии, потому что здесь жил. Хороший писатель. Умер году в сороковом. Лучшее из написанного им — «Хороший солдат». Не знаю, переведена ли эта книга на французский[136]— А из современных французских писателей?
Г. Г.
— К сожалению, я читаю их не в подлиннике. Очень люблю Мальро, особенно «Орешники Альтенбурга», и «Падение» Камю. Есть в них что‑то от Рильке.— А Сартр?
Г. Г. —
Кое — какие его пьесы мне нравятся. «За запертой дверью» великолепна. Но как романист он, на мой взгляд, находится под немалым влиянием Джона Дос Пассоса.— Джон Дос Пассос стал поистине одним из наших послевоенных открытий.
Г. Г.
— А мне думается, он немного устарел. Принадлежит к двадцатым годам: вырезки из газет, крупные заголовки — все это изрядно скучно.— Вы следите за произведениями молодых английских литераторов?
Г. Г.
— Немного. Меня восхищают два — три молодых писателя, но вообще романы я читаю мало. Должен признаться, есть всего лишь два современных автора, чьи только что вышедшие книги я открываю с абсолютной убежденностью в том, что получу удовольствие. Оба они из предыдущего поколения писателей, как и я сам: это Ивлин Во и сэр Генри Грин. С ними я нисколько не сомневаюсь, что приятно проведу время.— Дают ли вам молодые авторы представление о современном мире, которое в чем‑то полезно вам?
Г. Г. —
Этого я не ощущаю. Может быть, только Мюриэл Спарк. Читаю я, правда, немного.— Вы очень мало рассказываете о себе в своих книгах. Это сознательно?
Г. Г.
— Да нет же, я рассказываю о себе! В книгах о путешествиях. Хотя вы правы, я не люблю исповедь и исповедующихся.— При чтении ваших книг возникает ощущение, что вы не очень любите современную эпоху, ее нравы, засилье машин, считаете, что все это представляет опасность для внутреннего мира человека.
Г. Г. — Думаю, это не совсем так… Разумеется, когда описываешь что‑то, ну, скажем, малопривлекательное, можно ведь и в это вложить душу, а читатель все равно увидит лишь негативное…
— Что вам не нравится в современной цивилизации?
Г. Г.
— Америка. Под этим словом я подразумеваю все то, что не имеет никакого отношения к самой Америке: телевидение, всякие новшества быта, овощи в целлофановой упаковке, замороженную еду и тому подобное!.. Конечно, Америка к этому не сводима, просто я использую это слово.— Почему вы не любите телевидение?
Г. Г. —
По друзьям замечаешь: стоит кому‑то появиться на телеэкране, как он тут же становится звездой.— А сами вы?
Г. Г.
— Я никогда не соглашался выступать с телеэкрана. Не дело, чтоб писателя узнавали. Ведь всех тех, кто согласился, узнают на улице… Вот уж поистине, писателю надо иметь что‑то вроде оболочки, которая мешала бы ему быть узнаваемым.— Вы много путешествовали. Зачем?
Г. Г.
— Это просто мания! Говорю так, потому что подсчитал: в прошлом году я преодолел на самолете около 44 000 км, это чересчур, похоже на болезнь…— Вы не любите холодильники, но любите самолеты?
Г. Г.
— Люблю летать на лайнерах на большие расстояния. Мне нравится, когда объявляют: Дамаск, Хартум, Гонконг… А вот небольшие самолеты мне не по нраву, на короткие расстояния предпочитаю передвигаться поездом.