Путешествие без карты

Лишь несколько женщин нарушало однообразие деревни. Взрослые были разукрашены искусной гравировкой, сделанной в лесной школе, — гравировка, точно металлические пластинки, покрывала им грудь и живот. Была тут еще девочка в тюрбане с раскосыми восточными глазами и маленькими крепкими грудями; грязная как черт, она бы, наверно, приглянулась любому европейцу. Но по местным представлениям она была гораздо менее привлекательна, чем деревенская красотка, которая целый день разглядывала себя в осколок зеркала, — девица с пышными ягодицами и вымазанными белой краской грудями, свисавшими до самого пояса. Обилие голых тел наводило на мысль о том, как мало людей можно видеть нагими, испытывая при этом хоть немного удовольствия.

В поселке Дуогобмаи было что-то низменное, не внушавшее доверия, даже не говоря о здешней грязи. На всем пути до земель племени баса, где коренное население подверглось разлагающему влиянию «береговой» цивилизации, Дуогобмаи был единственным местом, в котором я так и не нашел, чем полюбоваться. Вождь оказался мусульманином, но не успел я достать бутылку виски, как он уже появился с дарами — пальмовым вином и яйцами; вино прокисло, а яйца протухли. Я налил ему полстакана неразбавленного виски, и он выпил его единым духом, как лимонад, после чего поплелся в свою хижину. Два яйца преподнес славный и совсем ветхий старик с жидкими седыми волосами, заплетенными в косицы; выяснилось, что он самый старый житель Дуогобмаи и владелец отведенной нам хижины; он объяснил через Марка, что не претендует на ответный дар. Зато он уселся на пол рядом со мной (наградой ему явилось боковое место в партере) и стал наслаждаться зрелищем белого человека — пишущего, пьющего роду, кашляющего, вытирающего пот с лица.

Я дал старику глоток виски, хмель немедленно ударил ему в голову. Не успел он оторвать стакана от губ, как уже зашатался и захихикал в старческом опьянении. Он попробовал закурить папиросу, но дым попал ему в глаза. Старик был похож на увядшее растение, которое попытались оживить спиртом: растение начинает распускаться, его лепестки вздрагивают, но уже через миг спирт выдыхается, и растение становится мертвее прежнего.

Когда мы обедали, снова появился вождь, он решил представить нам своего брата, младшего лейтенанта пограничных войск Либерии; в его деревне нам предстояло побывать на следующий день. Это был неотесанный детина в меховой шапке, украшенной металлическим флажком Либерии. Обоих, несомненно, привлекло виски, и я их угостил, после чего вождь на весь остаток дня удалился в свою хижину.

Он был совершенно прав: здесь оставалось только пить. Но напиться было трудно: алкоголь тут же испарялся через поры. Я все еще боялся крыс; мне хотелось заснуть покрепче, но пить для этой цели оказалось бесполезно, и большую часть ночи я провалялся с открытыми глазами, прислушиваясь к тому, как крысиное племя низвергается со стен и мечется по ящикам. Я уже постиг: нельзя ходить босиком по земляному полу — подцепишь тропическую блоху; теперь я узнал, что все, не уложенное на ночь в ящики, уничтожается либо тараканами, либо крысами. Они пожирают все подряд: рубашки, носки, головные щетки, шнурки от ботинок.

Крысы

К крысам и в самом деле привыкаешь не сразу. Утверждают, что даже в крупнейших городах Англии крыс не меньше, чем людей, но там крысы ведут подпольный образ жизни. Вряд ли вы вообще увидите там крысу, если только не спуститесь в канализационную сеть или не побываете на огромных свалках за пределами жилых кварталов. Стоя посреди площади Пикадилли[29], нелегко себе представить, что на каждого прохожего туг приходится по крысе.

Крысы пугливые создания; мне хоть и приходилось теперь спать в их обществе и слушать всю ночь их возню, я так и не увидел ни одной воочию, пока мы не очутились в Ганте, где они были посмелее и не дожидались темноты. Зажгите карманный фонарик — они ускользнут от его луча; оставьте лампу на столе — они будут играть и резвиться в темных углах[30].

Я хорошо помнил первую живую крысу, которую мне довелось увидеть. Как-то раз в Париже я вернулся со своим братом из театра; мы жили в известной гостинице левом берегу Сены возле Люксембургского дворца. Было около часу ночи; брат поднимался по лестнице впереди меня, а за ним по пятам ковыляла крыса величиной с маленького кролика. Я не верил своим глазам: эти изящно обставленные залы, богачи, наехавшие со всех концов света, — и вдруг крыса! Но я совершенно ясно разглядел грубую коричневую шерсть на ее шее. Вероятно, это вышла на разведку одна из двухмиллионной армии парижских крыс. Ее появление носило зловещий и словно предумышленный характер. Я подумал о первых немецких уланах, появляющихся на проселочной дороге в Бельгии.