Путешествие Чандры (СИ)

– Гостям и ученикам всегда рады в этом ашраме, – произнёс наконец риши Атри, внимательно изучая потупившуюся ракшаси. – Если вы готовы оставить свои обычаи ракшасов и войти в человеческое общество, то мы будем рады помочь вам в этом.

– Я хочу попробовать, – Датака, казалось, не знала, куда девать свои уродливые руки с когтями. – Но вы-то почему не боитесь? Люди всегда гонят ракшасов, камнями и палками, и убивают разными способами. Вы считаете нашу природу греховной, а мы едим ваш скот и детей, и даже взрослых людей… Как же может так быть, чтобы ракшас оставил свои обычаи и научился людским?

– Никто не обречён жить во грехе, обладая разумом и речью, – покачал головой Атри. – Да, некоторым труднее идти путём добродетели, но Всевышний милосерд, и всюду простирает свою любовь и дарит надежду. Переступи порог, дочь Датака, мы рады тебе.

– Да, сестра, мы тебе рады, – Анасуйя, к изумлению и смущению Датаки, и к восторгу Сомы, обняла ракшаси и повела её через двор ашрама к реке – ведь, прежде чем садиться за стол, нужно принять омовение, а чудище, кажется, никогда в своей жизни не купалось.

– А ты, Сома, должен быть наказан – за то, что доставил волнение матери, – проворчал риши без злости. – Хотя ты сделал доброе дело, приведя эту ракшаси к жажде знаний и человеческого общества, всё же не должен ты пугать мать. Понимаешь, сын?

– Да, папа, – Сома широко улыбнулся, отчего его братья невольно заулыбались, да и сам Атри вынужден был отвернуться, чтобы ненароком не простить мальчугана. «Дисциплина, – подумал мудрец, сдерживая улыбку. – Только строгая дисциплина способна ввести Сому в границы».

...Сцена сменилась – начался другой сон. Спустя несколько месяцев риши Атри с сыновьями всё так же прилежно посвящал своё время медитации, Анасуйя же копалась в огороде с какой-то женщиной средних лет, тоже одетой как отшельница. Сомы не было видно, но вот и он вскоре появился, со своим заливистым колокольчатым смехом. На этот раз с Сомой был аскет – очень худой, покрытый пеплом от кремаций, в одной набедренной повязке. Волосы его, густые и тёмные, были завязаны на макушке пучком с сухими плодами рудракши. Лицо аскета заросло бородой, и трудно было сказать, сколько ему лет на самом деле – может, пожилой, а может, и молодой. Аскет опирался на посох, к которому был прикручен дамар – двусторонний барабанчик.

– Мама! Я привёл гостя! – закричал Сома с порога. Анасуйя, уже ничему не удивляясь, подошла поприветствовать аскета, но, вглядевшись в нищего, бросилась ему в ноги:

– Господь! Это вы!

– Тише, тише, не нужно шума, – улыбнулся Шива, а это был он, в образе аскета, и поднял женщину. – Обычных приветствий вполне достаточно. И не стоит отвлекать риши Атри от медитации – обещаю, я дождусь его.

– Так вы останетесь надолго, Господь? – вымолвила Анасуйя дрожащим от радости голосом. – Мой муж не простит, если я немедленно не позову его к вам! О, Господь, вы такой добрый!

И, усадив аскета под навес, Анасуйя дала указания сыну:

– Сома, пойди к отцу и братьям, скажи, что дело важное, пусть идут все сюда! Я пока приготовлю еду.

Когда риши Атри с сыновьями подошёл к навесу, они тотчас всё поняли и стали приветствовать своего Господа. Анасуйя принесла еду, женщину тоже позвали. Сома уселся на колени матери, не давая ей суетиться вокруг мужа и гостя, и ел из её рук. Впрочем, все в этой семье любили кормить самого младшего – и отец, и Дурваса с Даттареей, и отшельница делали это с явным удовольствием. Приглядевшись, можно было с трудом узнать в женщине ракшаси Датаку. Общение с людьми явно пошло ей на пользу: когти исчезли, клыки тоже, глаза стали обычного размера, да и вся она, вымытая и расчесанная, уже не походила на лесное чудовище. После еды юношей и женщину отправили поиграть с Сомой, а Шива, наконец, приступил к расспросам о детях.

– Дурваса резкий, легко гневается, но вдумчивый, – делились наблюдениями Атри и Анасуйя. – Учим его направлять гнев прежде всего на собственные недостатки. Даттарея – очень спокойный, любит размышлять, используя разум и собственные наблюдения. А Сома… Он лёгкий, нежный, приносит много радости нам с Анасуйей. Но слишком уж лёгкий – не только в смысле веса, прямо страшно, что однажды сильный ветер его куда-нибудь занесёт, но и в смысле внимания и чувств. Он не может ни на чём сосредоточиться надолго и слишком легко воспринимает происходящее – ни слёзы, ни страх, ни печаль ему неведомы. Только радость и смех. Но как может быть настоящая радость без горечи, Господь? Я боюсь, что, не зная боли, Сома не узнает и подлинной радости, и освобождения.

– У вас очень хорошая семья, риши Атри, госпожа Анасуйя, – улыбнулся покрытый пеплом Шива через бороду. – Видно, как вы все любите друг друга и поддерживаете. Со временем все проблемы найдут своё решение. А сейчас мне нужен Сома для одного дела. Обещаю вернуть вам его очень скоро, в целости и сохранности.

– Как вам будет угодно, Господь, – и Анасуйя подозвала своего младшего сына.