Он ехал, и ничто не предвещало бури, но тайные силы делали свое дело. Внезапно он отпустил извозчика, словно увидел кого-то, идущего где-то там, впереди, ради которого весь этот день, и поездка, и нарушение привычного хода жизни; и он, как ему показалось, побежал, взмахивая руками, едва касаясь носками мостовой, вытянув шею, всматриваясь и принюхиваясь… Наконец он увидел, как женщина вышла из кареты и направилась к парадному подъезду… Он летел что было сил… Она медленно, с трудом оглянулась. Ее прекрасное надменное лицо дрогнуло, глубокие темные глаза распахнулись… Она увидела приближающегося к ней князя Мятлева и успела заметить, что улица пустынна, что князь почти красив, несмотря на слегка впалые щеки и очки, что однобортный синий сюртук бледнит его, а серая шляпа слишком сдвинута к затылку, но в его спокойной, слишком спокойной походке есть какой-то отчаянный шарм; что у него глаза мудреца и улыбка прелюбодея… И что там за вечные истории вокруг него?! И женщина, которая из-за него кинулась в Неву, – что это все значит?
Он неловко приподнял шляпу. Она неловко кивнула ему. На самом деле он не улыбался.
– Nathalie? – сказал он просто. – Я будто знал, что вас встречу.
Графиня Румянцева оглядела улицу. Улица была пустынна.
– Надеюсь, вас это не очень огорчает? – спросила с удивленной благодарностью.
«Почему она всегда казалась неумной? – подумал он. – Она очаровательна, ей-богу…»
Злосчастное провидение с лихорадочной поспешностью ткало свою паутинку, это оно заставило графиню беспомощно улыбнуться и проговорить несколько ничего не значащих фраз о каких-то своих делах, на что он тоже ответил, не придавая серьезного значения словам, но почти откровенно изучая ее и поражаясь все более и более ее совершенствам…
Они очнулись минут через сорок.
Она оглянулась. Улица была пустынна.
– Да разве я осуждала вас? – спросила она, продолжая разговор. – Это вам показалось… Напротив, мне… я всегда… в вас столько тайны и обаяния, князь… – Она покраснела, но продолжала исповедоваться: – Они не любят вас, а я почти люблю…
Неторопливый кучер задал лошадям овса.
Мятлев. Почему-то мне казалось, что вы…
Наталья. Одиночество играет с вами злую шутку…
Мятлев. Пожалуй… Погодите… Мне бы хотелось… Вы уходите? Я бы хотел продолжить нашу беседу…
Наталья. Что?.. Что вы имеете в виду?
Мятлев. Видите ли, Nathalie, случилось так, что я…
Наталья. Нетушки, князь… Нынче это невозможно, вы же видите…
Мятлев. Можно было бы, например…
Наталья. Вы чем-то взволнованы…
Мятлев. Это вы взволнованы… Я не понимаю: вы такая молодая, прекрасная… мы с вами давно знакомы… мы садимся в карету… Я не понимаю…
Наталья. Мы садимся в карету, и что же?
Мятлев. Ну, кружим по городу…
Наталья. А-а-а, понимаю…
Мятлев. Да вы не понимаете. Куда вы все глядите?.. Мы кружим по городу… Или, если хотите…
Лошади старательно доели овес.
Она огляделась. Улица была пустынна.
– Как с вами трудно, – сказала она в волнении. – Что-то вы все говорите, требуете… Я перестала понимать вас…
– Послушайте, Nathalie, – сказал он совсем спокойно, почти вплотную подойдя к ней, – ну, хорошо, давайте сделаем так…
В этот момент из парадного с шумом вывалились два странных человека. Один был невысок, строен, безумно кудряв, совсем юн, в длинном мешковатом сюртуке, какие лишь начали входить в моду, с влажными губами, с блестящими глазами, с толстой бамбуковой тростью под мышкой.
Второй постарше, в Преображенском мундире, поручик, высокий, несколько полноватый, губки бантиком, водянистые глаза навыкате, в левом кулаке громадная красная роза, свесившая головку без половины лепестков.
– Вот они где! – радостно крикнул тот, что в цивильном.
– Ах, – сказала Наталья, – вот шарлатаны… как из-под земли… Мои племянники, – сказала она Мятлеву.
– Михаил Берг-третий, – с напускной мрачностью представился поручик. – Двоюродный племянник…
– А это Коко Тетенборн, – сказала Наталья.
– Да, Тетенборн, – засмеялся кудрявый, – вот именно, и тоже племянник. Но я Тетенборн-второй, это во‑первых, во‑вторых, племянник я троюродный, это в отличие от поручика Мишки: он Берг-третий, зато племянник двоюродный. В этом и разница. А кроме того, он бравый ландскнехт, а я, презирающий мечи и латы, титулярный советник, и в почтовом ведомстве нет лучшего знатока…
– Успокойтесь, Коко, – сказала Наталья. – Они вам нравятся? – спросила она у Мятлева. – Не правда ли, они милые?
Возбуждение не покидало князя, пока он выслушивал признания молодых людей. Он все не сводил глаз с Натальи и восхищался ею, да и юноши эти, такие разные, но, по всему, добрые, а дерзкие – так в меру, показались ему и впрямь очаровательными…
– У вас восхитительные племянники, – сказал он.