- Я его уговорю, - мужественно пообещал Михаил, изображая, что хоть ему будет и трудно, но он постарается. Спектакль получался замечательный.
Через какое-то время меня вызвал уже директор института, чтобы обсудить возможность моего перехода в новый отдел.
- Но учти - на твоей науке тогда будет поставлен крест.
- Вероятно. Но только на какое-то время... Жизнь покажет...
По правилам того времени, чтобы стать начальником отдела, я должен был вступить в партию. Что мне и было заявлено в самой откровенной и решительной форме.
Предстояло подумать о двух рекомендациях. Сначала я пошел к Леониду Ивановичу Какурину, рассказал ему обо всем. Он согласился дать мне рекомендацию. Вторую дал наш сотрудник, член парткома института Черкасов.
Прошло какое-то время, и вдруг он вызвал меня и спрашивает:
- Юра, что у тебя за сложности с заместителем директора по режиму?
- Впервые слышу об этом. А в чем дело?
- Он вызвал меня к себе и заявил: "Есть мнение... Я бы вам посоветовал отозвать свою рекомендацию, данную Сенкевичу". - "Почему?" - "Есть мнение..."
- Мнение о чем? И чье это мнение? - спросил я у Черкасова.
- Вот я у тебя и хотел спросить - нет ли у тебя каких "проколов" по их части?
- Да нет. Пока никаких замечаний не было.
До этого времени нашему институту везло на заместителей директора по режиму - ими работали вполне достойные люди. А когда пришел этот, многое изменилось. Я вскоре интуитивно почувствовал, что он ко мне почему-то не расположен, но не мог понять, по какой причине. Видимо, ситуация с рекомендациями давала ему возможность показать, чтобы я не забывал, кто есть кто... С Какуриным он тоже "провел беседу".
Не знаю, как точно развивались события за моей спиной, но Черкасов рассказал, что он сам пошел к этому человеку и потребовал разъяснить, какие именно претензии ко мне есть у него.
- Сенкевич столько лет работает в закрытом учреждении, он офицер. Если он у вас вызывает какие-то подозрения, тогда почему мы его держим? Почему он офицер? Какие у него прегрешения? Вы должны назвать их мне, члену парткома!
Не получив внятного ответа на свои вопросы, Черкасов заявил:
- В таком случае у нас с вами разговора не было!
- Да, да! Разговора не было... - Мой недоброжелатель явно струсил, пошел на попятную, видимо, испугавшись, что Черкасов потребует назвать автора пресловутого "мнения"...
Поскольку этот случай по времени был очень близок к тому, что произошло с нашей группой на "момовской" комиссии, я понял, что все это взаимосвязано: кто-то за моей спиной плел интриги. Непонятно было только зачем? Кому я мог мешать?
Как бы то ни было, я стал заведовать отделом научно-медицинской информации. Быстро привел в порядок коллектив. Взял в отдел несколько толковых сотрудников. Работа стала налаживаться. Не бросил я и занятий наукой, поскольку через какое-то время в институт обратился Спорткомитет с просьбой помочь в организации первой советской экспедиции на Эверест. Директор назначил меня ответственным исполнителем этой научной темы. Но это было уже после моего возвращения из плавания на "Тигрисе"...
"ТИГРИС" ВЫХОДИТ В ОКЕАН
После плаваний на "Ра", когда была доказана возможность древних трансокеанских контактов, Хейердала стала волновать история Двуречья, древних обитателей Месопотамии. И, конечно, в его излюбленном аспекте. Среди наскальных рельефов ему первыми попадались на глаза те, на которых были изображены корабли. В клинописных надписях на глиняных табличках его прежде всего занимали строки о море.
Древние шумеры совершали дальние океанские плавания - Хейердал был убежден в этом. Оставался пустяк - отыскать прямые доказательства. Тур не сомневался, что за доказательствами дело не станет.
Датский археолог Джеффри Бибби, ведя на Бахрейне раскопки, обнаружил под слоем песка останки стариннейших городов.
- Представляете, он отодвинул истоки мировой цивилизации более чем на тысячу лет! - восторгался Тур. - Трехтысячный год до новой эры - и могучее государство, остров-ярмарка посреди Персидского залива! Из Омана туда везут медь и золото, из Африки - слоновую кость, из долины Инда - кремни и сердолик!
В клинописных документах Двуречья часто упоминался Дилмун, богатая страна за морем, с которой торговали шумеры: обменивали шерсть на металлы. Из документов следовало, что шумеры совершали свои путешествия на каких-то плетеных судах, плавали на них по Персидскому заливу, ходили не только на Бахрейн, но спускались к Аравийскому морю, заходя в какой-то Макан за медью. Джеффри Бибби подтвердил, что на территории теперешнего Омана сохранились следы древних медных рудников.
За сердоликом шумеры плавали в какую-то Мелуху. Поскольку сердолик добывался в районе Инда, Хейердал вполне мог предположить, что шумерские плетеные суда выходили в Индийский океан.