Путешествие длиною в жизнь

Все это увидел еще один мой подчиненный, младший врач. Звали его Русланбек. И вот в один из дней, придя на медпункт, вижу, что мой кабинет закрыт. Я удивился и пошел искать дежурного. Удивился же я потому, что не понял, кому и зачем надо было закрываться в моем кабинете. Вернулся кабинет открыт. Что за странные дела происходят на нашем медпункте?

Стал расспрашивать своих санинструкторов. Вижу, ребята как-то мнутся. У меня с ними были хорошие человеческие отношения, хотя они и являлись моими подчиненными. Да и сами они были тактичными, умели соблюдать нужную дистанцию, называли меня Юрием Александровичем. И Яша, и Валерий знали, что врать мне не следует — я их к этому приучил, потому что сам не люблю вранья. Мне удалось узнать правду.

Оказалось, что за закрытыми дверями моего кабинета младший врач Русланбек давал сеанс художнику. Я попросил Яшу показать его творение. Он достал из-за шкафа спрятанный там портрет, и перед нами предстало дивное зрелище: мой младший врач был запечатлен сидящим подчеркнуто важно, заложив ногу за ногу, вальяжно облокотившись… Ни дать ни взять — мэтр, академик медицины. И при этом… в погонах капитана, хотя ходил в лейтенантах. Повысил себя сам… Похохотали мы над этим портретом, хотели было прибить над входом в медпункт, но потом я решил — Бог с ним, с лейтенантом, пусть тешит свою манию величия…

Гораздо больше меня беспокоило в этом враче другое — его профессиональный уровень и страсть к сомнительным медицинским экспериментам. Узнав, что я в академии занимался наукой и думаю продолжить заниматься ею и в будущем, этот самозваный капитан решил разыгрывать из себя не просто армейского врача, а ищущего экспериментатора.

А началось все с того, что как-то приходит ко мне офицер, снимавший жилье в одной избе со мной, и спрашивает:

— Объясни, пожалуйста, что это у вас за новый метод — прослушивать легкие через гимнастерку?

— Это кто же тебя так слушал?

— Да твой Русланбек.

Это был первый сигнал, настороживший меня. Я решил во всем разобраться, вызвал своего младшего врача.

— Руслан, как ты прослушиваешь людей?

— Ухом!

— Через гимнастерку? — Ухом можно прослушать человека, но непосредственно, прислонясь к обнаженному телу. Этот метод известен издавна.

— У меня настолько чуткое ухо, что я все слышу.

— Но ведь на человеке не только гимнастерка, но и майка или нижняя рубаха… Ты что себе позволяешь?

Мне не хотелось идти на него жаловаться, не хотелось дрязг. Для начала я просто его предупредил и запретил странные "нововведения" в пропедевтику. Но для себя решил внимательнее присмотреться к профессиональной подготовке этого выпускника мединститута, кажется, в тогдашнем Орджоникидзе. И потом он не раз настораживал меня своей медицинской неграмотностью. Я, вымуштрованный профессионально в нашей академии, задавался вопросами — как же он получил свой диплом? чему он там учился?

Один из научных "поисков" этого дипломированного невежды переполнил чашу моего терпения. Учитывая условия быта и гигиены в казармах, грибковые заболевания всегда были среди наиболее распространенных солдатских болезней. Как врач я каждый день делал обход больных и обратил внимание на то, что среди них очень уж много солдат с диагнозом эпидермофития. Удивил не сам диагноз, а то, как долго ребят не могли вылечить. Привлек мое внимание и интенсивный запах рыбьего жира, который шел от забинтованных ног больных. Стал выяснять у Руслана, как он лечит солдат, какие меры принимает для их выздоровления. На все мои расспросы он отвечал, что у него свой собственный метод лечения эпидермофитии: "Могу же я экспериментировать!" "Нет! Ты должен пользоваться предписанными в таких случаях препаратами!"

С большим трудом выяснил, что этот "экспериментатор" брал стрептомицин и пенициллин, смешивал их с рыбьим жиром и накладывал больным повязки на пораженные участки ног Когда я узнал об этом, то схватился за голову! Получалось, что Руслан грибковое заболевание лечил препаратом, полученным из грибковой же среды. Этот "метод" не только не излечивал болезнь, а загонял ее внутрь. Одного парня мы даже отправили из-за этого в госпиталь, где его так и не удалось вылечить и пришлось потом комиссовать.

Я был вынужден вызвать новоявленного Эскулапа и пообещать сделать в личном деле запись о его "неполном служебном соответствии", категорически запретив проводить какие-либо "эксперименты".

Полковая жизнь, которая стала уже тяготить меня, продолжалась. Как только появлялась возможность, я ездил в Москву, используя любую оказию: и на попутных машинах, и на междугородних автобусах, следовавших по шоссе, на котором стояло наше Выползово. До Москвы можно было доехать и на поездах, которые останавливались в Бологом, но от нас до станции добираться было неудобно — хороших дорог еще не было, а те, что существовали, оставались чуть ли не со времен Екатерины II и Александра I. И за время, потраченное на поездку в Бологое, можно было добраться до Москвы по шоссе на любой машине.