Путешествие доктора Дулиттла

Наверняка настоящим бывалым морякам эти три недели показались бы скучнее скучного, но для меня они пролетели как один день. Чем ближе к южным широтам мы плыли, тем больше менялось море, и каждый день приносил новые и новые впечатления, конечно, новые для меня, а не для морского волка.

Изредка мы замечали вдалеке другие корабли. Тогда доктор доставал свою подзорную трубу, и мы подолгу рассматривали их. Иногда доктор развешивал на мачтах треугольные, квадратные, с разноцветными крестами и кругами флажки, чтобы таким образом обменяться новостями со встречными судами. Что означал каждый флажок, объясняла толстая книга, которую доктор хранил в своей каюте. Это был язык моря, понятный всем морякам и капитанам, из какой бы страны и в какую они ни плыли.

Самым удивительным происшествием за эти дни была встреча с айсбергом. Огромная ледяная гора сверкала под солнцем словно сказочный дворец, украшенный драгоценными каменьями. В подзорную трубу мы увидели, что по айсбергу разгуливает белая медведица с медвежонком. Медведица с опаской посматривала на приближающееся судно, но когда мы подошли совсем близко, вдруг встала на задние лапы и дружелюбно заворчала. Оказалось, что, когда доктор шел через арктические льды к Северному полюсу, она сама была еще медвежонком и познакомилась с удивительным человеком.

Доктор предложил медведям пересесть на корабль, но медведица отказалась.

— Спасибо, доктор, — сказала она. — Но нам лучше остаться на айсберге. Мы привыкли ко льду, а у вас на корабле жарко, чего доброго, мой сынишка расхворается.

«Вот уж действительно — у каждого свой вкус», — подумал я. День выдался жаркий, но вблизи айсберга было холодно, как в январе. У нас стучали зубы, и даже пришлось натянуть на себя всю теплую одежду.

Все это время доктор учил меня читать и писать. Учеба захватила меня, и вскоре я настолько преуспел, что доктор доверил мне вести судовой журнал, то есть каждый день записывать в толстую книгу направление ветра, пройденное расстояние и любые происшествия на борту и за бортом.

А доктор использовал каждую свободную минуту на записи в своем дневнике. Иногда он разрешал мне полистать дневник, но я еще не мог разобрать его мелкий, похожий на путаные закорючки почерк. Зато я с удовольствием рассматривал сделанные им рисунки морских растений, птиц, крабов и рыб.

Как-то утром мы увидели, что на волнах качается огромный пук водорослей. Потом водоросли стали попадаться чаще, а к обеду они уже покрывали воду сплошным зеленым ковром. Можно было подумать, что «Ржанка» плывет по лугу.

По траве, как по суше, сновали крабы, и доктор решил вернуться к языку обитателей моря. Он бросил сеть, поймал нескольких крабов и посадил их в аквариум, чтобы наблюдать за ними. Случайно в сеть попалась вместе с крабами странная, похожая на бугристый шар рыба. Как мне сказал доктор, ее называли за неказистую внешность серебристой неприглядкой.

Доктор долго, но безуспешно возился с крабами, а потом отсадил неприглядку в отдельный аквариум и занялся ею. К сожалению, мне пришлось выйти на палубу и взяться за дела. Не успел я смотать в бухту лежащий на носу корабля канат, как доктор позвал меня обратно.

— Стаббинс! — радостно вскричал он, едва я переступил порог каюты. — Невероятно! Ну-ка, ущипни меня! Уж не сплю ли я? Я… я… я…

— Что случилось? — забеспокоился я, но щипать доктора не стал.

— Неприглядка… — прошептал доктор и дрожащим пальцем указал на аквариум, где спокойно плавала похожая на шар рыба. — Она говорит, говорит по-английски, и даже насвистывает песенки!

— По-английски? — воскликнул я. — Насвистывает песенки? Это невозможно!

— Но это правда, — сказал доктор, бледный от волнения. — Конечно, она произносит лишь отдельные слова и не понимает их смысла. Она постоянно бормочет что-то на своем языке, который я еще не понимаю, а потом вдруг ни с того ни с сего выговаривает несколько английских слов. Я не верю собственным ушам! А мелодию она насвистывает одну и ту же. Прислушайся и скажи мне, брежу я или нет. Прислушайся и повтори все слово в слово.

Я сунул правое ухо в воду, но в течение первых минут не услышал ничего, зато мое левое ухо слышало, как сопел от волнения доктор. В конце концов в воде раздался тоненький голосок, похожий на далекий плач ребенка.

— О! — воскликнул я.

— Что? Что она сказала? — спросил доктор хриплым, дрожащим шепотом.

— Я ничего не понял. Что-то странное, я такого языка никогда не слышал. Погодите, погодите! «У нас не курят». «Господи, что за урод!» «Покупайте жареную кукурузу и почтовые открытки!» «Выход». «Плевать запрещено». Но почему она это говорит? А сейчас она насвистывает песенку.

— Какую песенку? — с трудом вымолвил доктор.

— «Растяпа Джон».

— Вот-вот, я услышал то же самое. — И доктор бросился записывать что-то в своем дневнике. — Невероятно! — бормотал он про себя, а его карандаш быстро бегал по бумаге. — Очень, очень любопытно! Я непременно должен узнать, откуда…