Путешествие Иранон (СИ)

Мы ушли из дворца в самом начале заката. Солнце сонно, лениво опускалось за горизонт, будто до конца не решаясь и мучительно раздумывая стоит ли. Воздух наполнил запах пряностей, благоухающих цветов и тепла нагретого за день камня, из которого здесь был выложен весь город. Бахарна второй раз за день приветствовала меня во всем своем великолепии, доверительно и открыто наполнив улицы рыжим светом, пением птиц, цикад и обычным шумом жителей, что не спеша закрывали лавочки с фруктами, перекрикивались с соседями и распевали вечерние молитвы.

— Во чреве неба зрела ночь.

Из чрева неба вышла ночь.

Ночь принадлежит матери своей.

Мне принадлежит покой телесный.

Длинные витиеватые тропки, словно озорные звери, метались между домами с плоской крышей. Небольшие проемы окон, обязательно вооруженные деревянными крашеными ставнями, глядели на окружающих разгорающимся светом небольших свеч, ламп с маслом и едва заметным отблеском очагов. Чем меньше солнца оставалось на улочках, тем тише становились песнопения местных, будто с наступлением ночной морской прохлады из Бахарны уходила жизнь.

— О ночь, даруй мне мир —

И я подарю тебе мир!

О ночь, даруй мне отдых —

И я подарю тебе отдых!

!!!

Спустившись к средним террасам, мы прошли по изогнутому каменному мосту, подобному плечам диковинного лука, через кристально-чистую речку, приветствовавшую нас своим тихим журчанием. Ее ограждением стал район с необычайно разросшимися апельсиновыми деревьями, в котором мы свернули к неожиданно знакомому двухэтажному дому, такому же простому, как и все остальные, такому же невзрачному, как и остальные, и такому же необъяснимо близкому мне, как и все остальные. Сколько бы я ни вглядывалась в наступающие сумерки, сколько бы ни оглядывалась в поиске хоть какого-то ответа для себя, мне никак не удавалось понять, почему же этот район мне был словно уже привычен, будто виденный ранее.

Остановившись на крыльце, я не стала сразу идти в порфировую обитель, а пригляделась внимательнее, с удовольствием отмечая яркие клумбы под окнами, уютные закрытые дворы с домашними фонтанами, мозаичную отделку входов. У нашего дома рисунком из мелкой разномастной глазури были выложены узоры волн и неведомых щупалец, вздымавшихся из воды.

— Вечер убрался прочь,

Сломан посох его,

Расколот его кувшин,

И дурная вода пролилась.

Не торопя меня и оставшись тоже стоять на пороге, Ифе произнесла свою часть молитвы, с интересом наблюдая, как последние лучи скрываются за зеленеющими кронами. Порыв ветра принес сильный цитрусовый запах, в котором лишь малозаметным шлейфом читалась соль и благовония, разожжённые на подоконнике соседей. Там же, рядом с тонкой струйкой дыма, на земле высился большой глиняный сосуд, закрытый крышкой и опаянный воском.

— Ифе, а что в этих кувшинах?

Повернувшись к подруге, я вдруг заметила, как ее передернуло. Втянув голову в плечи, она отвела взгляд, явно не желая отвечать на вопрос.

— Дань, она у всех одинаковая. Для нашего благополучия и мира царица берет плату в каждую свою смену. Не трогай эти кувшины и тем более не заглядывай внутрь, а если услышишь шепот…

Я с ужасом ощутила, как по спине пробежали мурашки, мысленно представив, как тихий, невнятный, зловещий шепот раздается из-за багровых стенок. За доли секунды меня словно облили ледяной водой и волосы встали дыбом, но Ифе, неожиданно резко схватив меня за руку, вдруг закричала:

— Съест!

— Ифе!

— Ну что ты такая пугливая, Иранон, тебя просто невозможно не дразнить!

— Мерзавка.

Стряхнув ладонь девушки с плеча, я недовольно насупилась, наблюдая за тем, как Ифе заливается смехом. Повернувшись к двери, она достала ключи, чтобы открыть замок. Состроив обиженное лицо, я отвернулась от нее, скрестив руки на груди.

Вот доиграется, и за каждую глупую шутку буду ее щипать или розгами бить по жопе, чтобы неповадно было.

Иранон, так нельзя.

Можно! Она надоела!

Пока за спиной скрипела замочная скважина, я обратила внимание на еще один кувшин, стоящий у соседей перед входом во двор. Он был заметно меньше предыдущего, иной формы, пузатый, с полустершимся рисунком ветвей апельсина. Мне на миг показалось, что это кувшин для чего-то иного, нежели первый, но дальше, ниже по улице, мне на глаза попался еще один кувшин, и еще. Все разномерные и столь непохожие друг на друга, что это невольно вызывало вопросы.

Что могло быть одинаковой данью, которая помещается в разные сосуды?

Справившись с дверью, Ифе перешагнула порог и потянула меня за рукав одеяния, нарочито добродушно улыбаясь.

— Идем, бука, я накормлю тебя тиропитой.

Не веря своим ушам, я застыла в проходе.

— Тиропитой?

— Да, это такой сырный пирог, тебе понравится, я заранее попросила помощницу его приготовить и наполнить шкафы съестным. Если хочешь, могу налить вина.

— Я… эм… нет, вина не надо.

За порогом чужого дома меня встретила безумно родная обстановка.