Путешествие из Нойкукова в Новосибирск<br />(Повесть)

— М-м-м-м, — прожужжала девчушка, закинув головку назад и вертясь в этой горделивой позе из стороны в сторону.

— Слышь! — немного удивившись, сказал Юрген. — Может, бабушку позовешь — десять пфеннигов дам. Леденец себе купишь.

Опустив головку, девочка очень внимательно осмотрела его ботинки — настоящие, светлой кожи «кларки», вынула морковь изо рта и звонко выкрикнула: «У кого ботинки стащил?», молниеносно ударила его туфелькой по голени и исчезла в темном коридоре.

«Так они, что ли, тут в Карнице по телефону разговаривают? Но мы не сдадимся», — решил Юрген и небрежно прислонился к дверному косяку.

Несколько погодя, к его великому облегчению, вместо очаровательной поглотительницы моркови возникла кругленькая пожилая женщина в платке и больших резиновых сапогах. Она нажала на выключатель, и в коридоре зажглась тусклая лампочка, при свете которой можно было бы прочитать плакат на стене, если бы буквы были побольше, да еще сами светились бы.

— Козе корм задавала, — сказала женщина.

— Я знаю. Девочка мне сказала.

— Риточка наша. Маленькая совсем, а соображает.

— Это верно, — согласился Юрген. — Мне бы позвонить.

— Можно. Местный или междугородный?

— С Нойкуковом.

— Нойкуков — местный.

«Ишь ты, — подумал Юрген. — Топаешь-топаешь, а все ты местный».

— А номер?

Да, ведь номер же надо знать. Немного подумав, он набрал девять и четыре. Где-то далеко-далеко, в далеком Нойкукове, гордо отозвался женский голос. Гордый, должно быть, оттого, что она разговаривала по собственному телефону.

— Нойкуков девяносто четвертый. Котлы и рефлекторы. Дювель…

На фрау Дювель, значит, он нарвался. Она с недавних пор шиньон «Гонконг» носит, и сзади ей больше двадцати двух не дашь.

— День добрый, — сказала она в трубку. — Служба наружного наблюдения. Карниц. Запишите.

Хотя фрау Дювель и отдавала предпочтение шиньону «Гонконг» и покупала все иностранное, однако подобный телефонный разговор ее озадачил.

— Что-что? В данный момент у нас нет. Сейчас, одну минутку, я мужа позову.

Юрген оборвал ее, строго сказав:

— Разумеется. Прошу записать. Абсолютно отрицательный.

— Нойкуков говорит. Девять — четыре. Котлы и рефлекторы. Дювель! — кричала женщина на другом конце.

— Говорите громче, коллега, — сказал Юрген. — Ничего не слышу.

— Котлы и рефлекторы. Дювель…

— Надеюсь, что это так. Передайте нижайший поклон господину доктору Дювелю. Рад буду вас скоро вновь услышать. Всего доброго.

Кругленькая женщина, бабушка сообразительной маленькой Риты, даже виду не показала, что не слушала разговора, а сразу же вставила:

— Доктор Дювель? Это новый доктор, что ли?

— Нет. Он в ботаническом саду работает.

— Вон оно что! А я и не знала, что такие есть. Столько забот, столько хлопот по дому — и не выберешься никогда.

— Телеграмму отсюда можно отправить? — спросил Юрген.

— Почему нет? Только бланки куда-то задевались.

Рита-а-а! Ну надо ж! Бумажки летают, будто голуби. Уйду я отсюда. Чего тут наработаешь! Досада одна. Уйду я! А, вот они!

Она приподняла лампочку со столика, на котором стоял телефон, и достала из-под нее тоненькую пачку бланков.

Юрген сел. Вынул ручку. С телефонным звонком все получилось как надо. Правда, не ново. А вот телеграмма, текст которой он уже придумал, — дело другое. Тут ведь потом хлопот не оберешься. Ему надо ведь только не захотеть — и ничего не будет. Но вот он уже пишет крупными печатными буквами:

«Ваше присутствие на конференции в Рёригке крайне необходимо. Ждем нетерпением». И отправитель: «Августин. Спецгруппа Папоротники и мхи». Адрес получателя гласил: «Юрген Рогге. Визенринг, 17».

Женщина прочитала текст, смерила отправителя недоверчивым взглядом и тут же принялась подсчитывать. Вид молодого человека, довольно рослого, кстати, вызвал у нее доверие. При этом она тяжело вздыхала, часто облизывала губы, проверяла свои подсчеты по потрепанной брошюрке и в конце концов назвала довольно неуверенно весьма незначительную сумму. Юрген достал монету и спросил:

— Сегодня отправят?

— Да, придет зять. Он же и передаст вместе с той, что написала старуха Ляймкуль. И сама старуха Ляймкуль скоро заявится. Скоро четыре.

— Без пяти три, — сказал Юрген.

— Вот и я говорю: скоро четыре. Она всегда в четыре заходит. По вторникам. Не надо бы ей ходить. Ноги-то у нее совсем плохи. Я бы и сама за нее все справила. «Выигрыша не последовало. Твоя мать». И так каждый вторник. Сколько горя на свете! Слава тебе господи, пронесло!

Так Юрген Рогге узнал еще одну историю: о несчастной матери Ляймкуль, которая каждую неделю играла в лото, чтобы возместить своему сыну автомобиль, который разбился по ее вине. Она совсем некстати схватилась за руль, как раз когда громадный автобус выехал из Лютцова им навстречу, а страховка еще не была оформлена. Выслушав внимательно всю историю, Юрген пришел к выводу, что у Ляймкульши очень плохой сын. А он, Юрген, для своего возраста, конечно, молодец молодцом.

— Сколько горя на свете! — все причитала кругленькая женщина.

Юрген опустил сдачу в карман, поблагодарил и вышел. На улице стало еще жарче.