Путешествие из Нойкукова в Новосибирск<br />(Повесть)

«Трабант» подарил им «наш Рудольф», то есть «профессор Зауэрбрух». И для родителей это — «чудо на колесах», так же как и сам Рудольф — «чудо в белом халате». Когда они, как и все в этом поселке, на каждом кирпиче экономили, строя свой дом, никто не мог даже мечтать об автомобиле. Только у владельца продуктового магазина был тогда трехколесный пикапчик «Голиаф».

Все это Юргену хорошо известно, хотя сам он не был при этом, но слышал, много раз слышал. Один раз в неделю родители обязательно вспоминают былое время и не перестают удивляться. Но Юрген не удивляется. Для него «трабант» — маломощный автомобиль с двухтактным двигателем, а диплом доктора — нечто вроде аттестата зрелости, который все, кто хоть немного соображает, могут получить в любом вузе. И никакое это не чудо. А вот чудо для него: как это человек с никудышным голосом, по имени Адамо, способен доводить слушателей до исступления.

Или, например, что Сусанна Альбрехт — его подружка.

Вернее, была. Сейчас в этом вопросе какая-то неясность. Они здорово поругались. А ведь он был уверен, что они никогда не будут ссориться. Никогда не будут говорить друг другу злых слов…

Началось у них все еще зимой, на льду нойкуковского озера. Она пришла со «снегурочками», а ключ забыла дома. Он остался на кухонном столе. Юрген катил мимо. Ключ, как это у ребят заведено, висел на шее. Он ей и подал его. А когда увидел, что пальцы у нее совсем замерзли, отобрал ключ, опустился на колени и потуже завинтил коньки.

Ничего при этом такого не было. Он только мельком взглянул снизу вверх и увидел, что она смотрит ему прямо в глаза. Медленно, очень медленно, хотя он и успел затянуть два болта, его лицо начало заливать краской, и, когда выпрямился, он уже весь покраснел. Какую-то легкость он ощутил. Но может быть, это чуть-чуть кружилась голова…

— «Норвеги» с ботинками, как у меня, лучше, — сказал он и услышал свой голос будто со стороны, будто издалека, будто он стоит метрах в трех от себя самого.

Отбежав немного, Юрген обернулся и увидел, что она совсем не умеет кататься, шага сделать не может! Тогда он подъехал к ней и стал показывать. И так до самого вечера он ей показывал. Потом они вместе пошли домой. Вроде бы по пути это было. Она сказала:

— До завтра. Да?

Он сказал:

— До завтра.

Зима стояла холодная. Лед на озере был толстый, почти совсем черный. Хорошо было кататься! Очень даже здорово! Но все же они поссорились. И оба этому удивились. А удивляться-то было нечему. Когда оба такого высокого мнения друг о друге, как это было у них с Сусанной, они всегда считают, что обо всем должны думать одинаково, и страшно разочаровываются, если это не так. Однако в таком случае тоже может быть два выхода: или один подчиняется другому или они ссорятся. Вот они и поссорились.

Конечно, это было лучше. Но все равно чего же тут хорошего!

Осторожно и очень тихо Юрген крадется вверх по лестнице, на мансарду. Перед дверью в свою каморку он выдергивает из кобуры служебный револьвер, тихо нажимает на ручку двери и вдруг врывается в каморку.

— Упорхнула птичка! — цедит он сквозь зубы. — Обыскать! — приказывает он помощнику, следующему за ним по пятам.

Опытным взглядом он окидывает помещение: слева — белая железная кровать, заправленная голубым, в клеточку, одеялом, на стене — две бадминтонные ракетки, плакат, призывающий к борьбе с гусеницей златогузкой, пара шиповок и отличный чертеж пифагоровых штанов; рядом с кроватью ночной столик, на нем огромный, сильно помятый будильник. Под длинным, низким двустворчатым окном такая же длинная чертежная доска, на ней настольная канцелярская лампа, светящийся глобус, стопка книг вперемешку с тетрадями, две ракушки, спортивный таймер, глиняная пивная кружка с карандашами, старыми авторучками и всякой всячиной.

Справа полка, на ней томик энциклопедии, словарь иностранных слов, атлас, олимпийская серия, детективы, фантастика, учебники прошлых лет. С одной из полок свешивается противная пластмассовая обезьянка. На полу низенькая переносная кафельная печь, дальше — темно-коричневый шкаф и снова кровать.

— Вперед! — приказывает Юрген.

Помощник берет со стола пачку тетрадей.

— Вон оно что! Не очень остроумно спрятано.

Помощник размахивает зажатой между двумя пальцами почтовой открыткой.

— Спокойно! — приказывает Юрген. — Возможно, она нам подкинута. Давай сюда писульку!

Не писулька это вовсе, а весьма даже изящная открытка с тисненым шрифтом, исписанная мелким круглым почерком: первопричина великой ссоры. «Возможно, мы не подходим друг другу» — таковы слова, значащиеся на открытке. Мрачно все и безнадежно. Не удастся тебе зацепиться за словечко «возможно», и ты погиб. Юрген пока держится.

На это «возможно» вся надежда. Но он не спешит с ответом. Может, она сама догадается, первая протянет руку, поможет ему обрести почву под ногами… Ничего подобного. Оба горды очень.

По правде, у Юргена гордости осталось очень мало.

— Установить адрес отправителя! — приказывает он помощнику.

— Адрес установлен: Фогельзанг, 34.

— Завтра в девять машину!