Путешествие из Нойкукова в Новосибирск(Повесть)

А его моряк ничего о Нептуне, о таинственном синем огоньке на самом кончике грот-мачты не рассказывал. Разве что назвал несколько морских отмелей у канадского побережья, где они брали сельдь. Да и то эти названия в его устах звучали не иначе чем Шверин, Росток, Гюстров. А потом он дал понять, что ничего приятного нет, когда тебе ночь напролет надо вкалывать на палубе. По пояс стоишь в скользкой рыбе, кругом мокрые сети, канаты, ветер воет, и корабль идет по большой волне… Но с другой стороны, у них и кино на борту показывают, и зарабатывают они неплохо. А иных укачивает. Морской болезнью болеют.

Но в основном моряк совсем по-сухопутному рассуждал на тему получения квалификации и соответствующего разряда. Это его больше всего волновало. Не ради золотых лычек на погончиках и не ради денег. Он даже потерять готов был. Если он, Юрген, правильно понял, то этот моряк даже злился, что сельдь, да и вся рыба, плавает в океане и так далеко от рыбокомбината. За ней с сетями, видите ли, приходится гоняться, на каких-то там мелях, а затем ножами разделывать, как какому-нибудь охотнику или грибнику. В двадцатом-то веке! Он прямо одержим был идеей все механизировать, автоматизировать! Потому и хотел учиться.

Что ж, ничего плохого в этом не было. Но лучше бы ему выбрать что-нибудь другое. В связь пойти или в пищевую промышленность. Там много чего можно пооткрывать и наизобретать. А иначе рыболовецкому делу грозят немалые опасности — уйдут из него парни, и останутся одни полные дамы пожилого возраста, или оно перейдет народным предприятиям по промышленному выращиванию цыплят, по совместительству, конечно. Слава богу, пока до этого еще не дошло. Нет, не настоящий ему попался моряк, не та квалификация!

Недалеко от развилки, в конце длинного подъема, на свежем утреннем ветру заняли свои посты голосующие. Те, что автостопом хотят ехать. Юрген одну за другой читал их вывески, а они смотрели на его вывеску.

А может, и не смотрели. У этих ребят взгляд особый, избирательный. Все внимание направлено на транспорт, который может и даже хочет их подвезти. Например, на вымытый до блеска, сверкающий хромом «трабант» они взирают с меньшей надеждой, чем на покрытую пылью «ладу», за рулем которой сидит человек артистического вида. Этот наверняка не прочь скрасить свое путешествие беседой со случайным спутником. Зазывно они поглядывают и на «Запорожец», владельцы коего любят продемонстрировать, как лихо, вопреки всем наговорам и слухам, способна передвигаться эта машина. Самым загадочным в этом смысле следует считать автомобили марки «Вартбург» — на них кто угодно может ехать: и бургомистры, и пекарских дел мастера, и каменщики, и педагоги, и пианисты, и подполковники…

Но фиксируются ли их сетчаткой мопеды, собачьи упряжки и вьючные ослы, пожалуй, никто не может сказать. Сам-то Юрген зафиксировал всех голосующих. Фиксировал и думал, что они все похожи друг на друга, как похожи индейцы одного племени. И почему-то все девчонки казались хорошенькими. Или это только хорошенькие выходили вперед? Может, они хорошели оттого, что голосовали на обочине?

С определенностью этого тоже нельзя было сказать. Сусанна Альбрехт, например, с каждой страницей классного сочинения делалась красивей. И это он не раз наблюдал своим непредвзятым взглядом. Точно. Он поворачивал голову и видел, как нос делался тоньше и как-то изящней, губы влажно алели, глаза расширялись. Уши розовели. Нет, правда.

Потом он въехал на дамбу, соединяющую большую землю с островом Рюгген. А чуть позднее это и случилось. И на то и на другое Юрген вполне рассчитывал. Он был почти уверен, что за ночь никто за ним дамбу не разрушит. Но что у его транспортного средства на долгом пути до Новосибирска что-нибудь да сломается — к этой мысли он давно привык. Однако, что эта поломка будет такой идиотской — этого он уже никак не мог предполагать.

Он ехал по краю шоссе, солнце сияло с небесной высоты, и у самого края, почти на обочине, валялась брошенная доска, в которой торчал очень длинный, тонкий и острый гвоздь. «Надо же! — еще успел подумал Юрген, — лежит себе старая, расщепленная доска и с таким длинным и тонким гвоздем!» И еще он успел увидеть, не без удивления, между прочим, как переднее колесо коварно и своевольно направилось на этот самый гвоздь, и опомнился уже тогда, когда зашипела покрышка и мопед, несколько раз подпрыгнув, остановился.

Переднее колесо было сплющено, как никакое другое в мире!

Но на это никто смотреть не хотел, и меньше всех Юрген Рогге из Нойкукова. Сперва он взглянул наверх — нет ли поблизости стервятников? Пристально посмотрел и на молодой сосняк — не смеются ли там олени себе в кулачок? Схватился и за голову — надо же было проверить: на месте ли она? Потом вспомнил монашку на велосипеде, которую совсем недавно, до наезда на гвоздь, обогнал. Он оглянулся: вон выезжает что-то черно-белое из-за поворота, решительно давит на педали и подъезжает все ближе и ближе на отлично накачанных покрышках…