Путешествие к Арктуру

– Верно, – согласился Эртрид, – однако это не все. Я расскажу вам, что это такое. В Треле, где я родился и вырос, нас учат тайне Троицы в природе. Мир, что лежит перед нами, имеет три направления. Длина – это линия, отделяющая то, что есть, от того, чего нет. Ширина – это поверхность, показывающая, каким образом один объект того, что есть, сосуществует с другим объектом. Глубина – это путь, ведущий из того, что есть, к нашему собственному телу. Схоже обстоит дело и с музыкой. Звук – это существование, без которого ничто невозможно. Симметрия и Числа – это способ сосуществования звуков, одного с другим. Эмоция – это движение нашей души к прекрасному создаваемому миру. Творя музыку, люди привыкли создавать прекрасные мелодии ради удовольствия, которое они приносят. Таким образом, их музыкальный мир построен на удовольствии; его симметрия равномерна и очаровательна, эмоция – сладка и приятна… Но моя музыка построена на болезненных мелодиях, а потому ее симметрия безумна, и увидеть ее трудно; ее эмоция горька и ужасна.

– Если бы я не ожидал, что она будет необычной, я бы сюда не пришел, – ответил Маскалл. – И все же объясни, почему суровые мелодии не могут обладать простой симметрией формы? И почему они непременно должны вызывать более глубокие эмоции у нас, слушателей?

– Удовольствия могут гармонировать. Страдания должны сталкиваться, и в законе их столкновений лежит симметрия. Эмоции следуют за музыкой, которая груба и серьезна.

– Ты можешь называть это музыкой, – задумчиво произнес Маскалл, – но по мне, это больше похоже на реальную жизнь.

– Если бы планы Формирующего осуществились, жизнь была бы похожа на другую разновидность музыки. Тот, кто ищет, может увидеть следы этого намерения в мире природы. Но так получилось, что реальная жизнь напоминает мою музыку, и моя музыка истинна.

– Мы увидим живые формы?

– Все зависит от моего настроения, – ответил Эртрид. – Но когда я закончу, ты сыграешь свою мелодию и создашь те формы, какие пожелаешь, – если, конечно, мелодия не покинет твое большое тело.

– Потрясения, которые ты готовишь, могут убить нас, – произнесла Глимейл тихим, напряженным голосом. – Но мы умрем, видя красоту.

Эртрид гордо посмотрел на нее.

– Ни ты, ни любой другой человек не в состоянии вынести мысли, которые я вкладываю в свою музыку. Однако будь по-твоему. Только женщина могла назвать это «красотой». Но если это красота, что такое уродство?

– Это я могу тебе сказать, Мастер, – ответила Глимейл с улыбкой. – Уродство – это старая, постылая жизнь, тогда как твоя каждую ночь заново рождается из утробы природы.

Эртрид молча посмотрел на нее.

– Тиргелд восходит, – наконец сказал он. – И теперь вы увидите, пусть и ненадолго.

Как только он произнес эти слова, полная луна выглянула из-за холмов на темном восточном горизонте. Они в тишине смотрели, и вскоре она полностью взошла. Она была больше земной луны и казалась ближе. Ее темные участки выделялись так же отчетливо, но почему-то не производили впечатления мертвого мира. Бранчспелл озарял ее полностью, Элппейн – лишь частично. Широкий полумесяц, отражавший лучи Бранчспелла, сиял белизной; но часть, освещенная двумя солнцами, источала зеленоватое свечение, по интенсивности почти равнявшееся солнечному, однако холодное и безрадостное. Глядя на этот смешанный свет, Маскалл испытал то же ощущение раздвоения, что всегда вызывало у него послесвечение Элппейна, но сейчас ощущение это было не физическим, а чувственным. Луна казалась не романтичной, а тревожащей и таинственной.

Эртрид поднялся и минуту стоял молча. В ярком лунном свете его лицо словно изменилось. Утратило развязное, слабое, недовольное выражение и преисполнилось коварного величия. Он несколько раз задумчиво хлопнул в ладоши и прошелся взад-вперед. Маскалл и Глимейл стояли рядом и смотрели на него.

Затем он сел на берегу озера и, склонившись набок, положил правую руку ладонью на землю, одновременно вытянув правую ногу так, чтобы ступня касалась воды.

Глядя на Эртрида и на озеро, Маскалл почувствовал укол прямо в сердце, словно его пронзили шпагой. С трудом удержавшись на ногах, он увидел столб воды, который вырос на озере и теперь оседал. В следующее мгновение его сбил с ног жестокий удар в рот, нанесенный невидимой рукой. Он поднялся и увидел второй водяной столб. Тут же ужасная боль запульсировала в его мозгу, словно там выросла злокачественная опухоль. В агонии он споткнулся и вновь упал – на этот раз на руку, которую ранил Крэг. Все прежние страдания померкли на фоне этого, почти оглушившего Маскалла. Оно продлилось лишь секунду, после чего пришло внезапное облегчение, и он обнаружил, что дикая музыка Эртрида утратила свою власть над ним.