Читаем Путешествие к Источнику Эха. Почему писатели пьют полностью

Затем он отважно бросается в общественный бассейн, вздрагивая от свистков и брезгливо поеживаясь в мутноватой воде. Не слишком приятно, но вот эта зловонная заводь позади, и он уже продирается через лесистую часть парка Хэллоранов к темному сверкающему золоту их бассейна, питающегося от родника. И вот еще одна странность: мир, сквозь который движется Нэдди, кажется ему чуждым и враждебным. Миссис Хэллоран участливо спрашивает о его бедных детках, бормоча что-то несусветное о продаже его дома. Вот он обнаруживает, что трусы стали ему свободны. Неужели он успел похудеть за один день? Его время плещется, как джин в стакане. Это, несомненно, всё тот же день, но летнее тепло развеялось, и потянуло каминным дымком.

От Хэллоранов Нэдди направляется к дому их дочери в надежде перехватить у нее стаканчик виски. Хелен встречает его довольно тепло, но в их доме вот уже три года не держат спиртного. Сбитый с толку и окоченевший, он с трудом проплывает бассейн и пробирается луговиной к участку Бисвенгеров. Судя по шуму голосов, вечеринка у них в самом разгаре. Он бредет туда почти голышом. Спустились сумерки, и вода в бассейне поблескивает «уже по-зимнему». Миссис Бисвенгер, которая годами напрашивалась к Нэдди в гости, явно изменила к нему отношение. Она небрежно здоровается с ним и тут же отворачивается. Он слышит, как она говорит кому-то: «Понимаете, они разорились – вдруг, в один день. Они живут на одно жалованье… и вот представьте себе, в одно прекрасное воскресенье он вваливается к нам и просит пять тысяч взаймы!» Затем он терпит грубость буфетчика, которая подтверждает его смутное подозрение, что он опустился на более низкую ступень общественной лестницы: именно это в его мире означает лакейская дерзость.

Продолжая свой тяжкий путь, он оказывается в саду своей бывшей любовницы, но не может вспомнить, когда и почему он с ней порвал. Она тоже не слишком рада видеть его, и тоже опасается, что он будет просить денег. Покидая ее, он слышит в холодеющем воздухе какой-то осенний запах, не очень узнаваемый, но «сильный, как при утечке газа». Ноготки? Хризантемы? Озираясь, он замечает, что на ночном небе расположились зимние созвездия. Захлестнутый изменчивостью мира, он впервые в жизни плачет.

Осталось преодолеть лишь два бассейна. Он одышливо барахтается на последнем отрезке пути, пока не оказывается в сыром проезде к собственному дому. Но в этот миг смутная догадка, что жизнь пошла прахом, обретает очертания, поскольку огни погашены, дверь заперта, комнаты пусты и нет сомнения, что здесь давно никто не живет.

* * *

«Пловец» вспомнился мне, когда мой самолет заходил на посадку над Нью-Йорком и земля представала россыпью островков и болот. Есть сюжеты, за которые не взяться, пока сидишь дома, поэтому в начале года я покинула Англию и отправилась в Америку, страну почти мне незнакомую. Мне требовалось время для размышлений, а поразмыслить хотелось об алкоголе. Я провела зиму в глуши, в небольшом домишке в Нью-Гэмпшире, а теперь была весна, и я летела на юг.

В мой прошлый перелет земля была белой до самого Севера, и серо-голубая река Коннектикут среди темных заслонов замерзших лесов напоминала металлический ствол ружья. Теперь лед растаял и всё внизу сияло. Мне пришли на ум слова Чивера: «Нэду казалось особой благодатью, милостью судьбы то, что он живет в мире, столь щедро снабженном водою».

«Пловец», который я считаю одним из тончайших когда-либо написанных рассказов, охватывает в сжатой форме весь жизненный путь алкоголика, и вот эту темную траекторию мне как раз и хотелось проследить. Я стремилась понять, что заставляет человека пить и как выпивка на него действует. А точнее, я хотела понять, почему пьют писатели и как этот алкогольный морок влияет на их творчество.

Джон Чивер и Реймонд Карвер отнюдь не единственные писатели, чьи жизни были разрушены алкоголем. В этом же ряду стоят Эрнест Хемингуэй, Уильям Фолкнер, Теннесси Уильямс, Джин Рис, Патриция Хайсмит, Трумен Капоте, Дилан Томас, Маргерит Дюрас, Харт Крейн, Джон Берримен, Джек Лондон, Элизабет Бишоп, Реймонд Чандлер – список неуклонно прирастает новыми именами. Льюис Хайд в своем эссе «Алкоголь и поэзия» заметил: «Четверо из шести американцев, получивших Нобелевскую премию по литературе, были алкоголиками. Около половины наших писателей-алкоголиков рано или поздно убивают себя»[5].

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
100 знаменитых анархистов и революционеров
100 знаменитых анархистов и революционеров

«Благими намерениями вымощена дорога в ад» – эта фраза всплывает, когда задумываешься о судьбах пламенных революционеров. Их жизненный путь поучителен, ведь революции очень часто «пожирают своих детей», а постреволюционная действительность далеко не всегда соответствует предреволюционным мечтаниям. В этой книге представлены биографии 100 знаменитых революционеров и анархистов начиная с XVII столетия и заканчивая ныне здравствующими. Это гении и злодеи, авантюристы и романтики революции, великие идеологи, сформировавшие духовный облик нашего мира, пацифисты, исключавшие насилие над человеком даже во имя мнимой свободы, диктаторы, террористы… Они все хотели создать новый мир и нового человека. Но… «революцию готовят идеалисты, делают фанатики, а плодами ее пользуются негодяи», – сказал Бисмарк. История не раз подтверждала верность этого афоризма.

Виктор Анатольевич Савченко

Биографии и Мемуары / Документальное
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное