Путешествие к центру себя, или Трикстер и другие субличности. Терапевтическая сказка

– О нет! Это люди часто обижаются. Да у них просто нет чувства юмора! Они не умеют видеть юмор, не умеют его слышать, многие не умеют его считывать. А еще они чрезмерно серьезно относятся к себе. И к тому, кто что про них должен говорить и думать. Сорян, маман, – он вскинул руки, – их угрюмость и неумение поржать над собой – не моя ответственность. Ваще. Так что если ты со мной решила о чем-то договориться ради других – забудь. Прям щас забудь. Не будет этого.

Явственно ощущаю тупиковость ситуации.

– В тупике ты окажешься без меня, – четко расставляет Трикстер слова. – Не станет меня, ты и дня не протянешь. Между прочим, пока ты не очухалась, это я глушил твоего Критика как рыбу динамитом. Это я ржал с тобой до слез над мемасиками. Это я раскручивал тебя посмеяться над твоими жизненными ляпами, когда тебе хотелось разрыдаться и опустить руки. Это я – тот, кто соблазнял для тебя мужиков, заставляя и их смеяться до слез и восхищаться твоим взглядом на мир. Это я…

– Так, стоп! Ты соблазняешь для меня мужиков?!

– А кто еще?!

– По-моему, ты сам мужик…

– Конечно мужик.

– Ты – гей?

– Так, дети, нам с мамой нужно поговорить, разбежались по своим делишкам, быстро.

Суета вокруг стола прекращается, ребенки рассасываются.

– Почему они тебя слушаются больше, чем меня?

– Потому что я вожак их стаи. А ты директор зоопарка. Чье слово больше весит? Так вот, да, я гей. И если бы я не был геем, им бы стала ты. Ты любила бы женщин, если бы их любил я.

– Ты настолько влиятелен в моем мире? Ты и вожак стаи моих внутренних Взрослых тоже?!

– Да я просто вожак. Всей тебя. Я с тобой почти с самого рождения. Осознаёшь ты меня или нет, опознаёшь или с кем-то путаешь, слышишь или пытаешься заглушить – мне совершенно все равно. Ты родилась мной. И я – твой самый большой дар.

Если что, это я тогда рассмешил тебя на балконе тринадцатого этажа, в двенадцать лет. И ты не шагнула.

Это я развеселил бандитов, когда тебя в четырнадцать лет второй раз увезли в прекрасный ночной уральский лес. Я почти влюбил их в тебя тогда. Это я вывез тебя из того леса.

Я научил тебя писать стихи, когда тебя травили в школе, и нашел тебе тусовку сумасшедших неформалов. Я сделал тебя их королевой.

Это я научил тебя быть лучшим другом твоему сыну. Научил быть матерью и отцом в одном флаконе, когда ты собиралась ныть по поводу неполной семьи. Это я стал в тебе твоему сыну отцом.

Это я ржал с твоими начальниками, заставлял восхищаться тобой и повышать тебе зарплату.

Я придумывал все твои телепрограммы и сюжеты, за которые ты получила четыре ТЭФИ.

И это Я. Делаю. Твои. Тексты.

Он заглядывает в чашку. Чай остыл.

– Это, мамуль, так, вкратце, мое к тебе послание. И в следующий раз, дорогая… когда захочешь «предъявить» мне хоть за что-нибудь, вспомни, что я для тебя сделал. И кто я для тебя. И подумай – во что ты превратишься без меня. А уж потом – начинай разговор. Договорились? – Он подмигивает. – А! И помнишь, года в четыре ты вывалила содержимое своего горшка на середину ковра, когда обиделась на мать? Это тоже был я.

– Меня, между прочим, за это отлупили…

– Ну, не все мои решения идеальны, – смеется. А потом вдруг смотрит на меня внимательно. – Что? Не так рассчитывала построить диалог? Я – Трикстер, дорогая. Никогда не забывай, что я – сила. И радуйся, что я – твоя сила…

Ну ладно, засиделся я с тобой. У тебя консультация через час, пора тебя отпустить. Работай, а вечером опять над чем-нибудь поржем. Кстати! – оборачивается уже в дверях. – Вот эти носочки в горошек – тоже моя инициатива.

Опять подмигивает и растворяется, оставив меня в задумчивости разглядывать любимые носочки в горошек.

II. Этот бунт – неспроста

– Не хочу работать! – орет мой внутренний ребенок.

– Хочу в тексты! – вопит внутренний писатель, выдирая у меня из рук клавиатуру. – Ты ни хрена не успеешь! Ты опять ничего не делаешь! – тычет в меня пальцем внутренний критик.

На диване развалился мой внутренний Трикстер и, не скрывая восхищения, заходится от смеха.

– Это ты устроил?! – начинаю не на шутку злиться.

– Ну а кто еще! – Трикстер с гордостью расправляет плечи. – Ты посмотри на эту красоту! – Обводит широким жестом мою внутреннюю «психбольницу».

– Специально всех буйных выпустил?! – рычу на него сквозь безудержный гвалт толпы ребенков, которые мчатся к холодильнику за мороженым, сшибая по пути стулья.

Трикстер ухохатывается над этим зрелищем и кивает, подвывая и вытирая слезы. Понятно. Он уже ничего не ответит. И коленка болит. Вот так всегда – шишки набивают внутренние ребенки, а страдаю я! А потом из-за этих страданий страдаю. А потом страдаю из-за того, что страдаю от того, что страдаю. А ему – смешно!

Но я уже поняла, кто такой мой Трикстер. И он явно устроил этот бунт неспроста.

Стоило мне поймать эту мысль, как он становится серьезен, куда-то девается хохот. Он просто сидит на диване и внимательно и хитро смотрит на меня: пойму ли? Разберусь ли с этими «припадочными»? Как усмирю своих внутренних бунтарей?