Путешествие капитана Самуила Брунта в Каклогалинию, или землю петухов, а оттуда в Луну

Начав говорит о том, скажу тебе, чтобы мне весьма трудно было держаться столь долго, и быть той меры, до которой я теперь достиг, если бы пышность некоторых и дурачество других не подавали мне к тому средств. Для человека моего состояния весьма полезно, когда многие из знатнейших невеликим разумом обладают. Я на своем веку видал их много, и они часто дожидались выхода моего понапрасну; ибо нередко приказывал им отказывать. Однако, несмотря на то, в публичных собраниях принуждены были в мою угодность подтверждать, что девять более пятнадцати, и черное называть белым; словом, делать множество таковых нелепостей; все же сие чинили они только для того, что в хвост им обещал вставить пестрое перо. И когда сие обещание исполнялось, то они и остального своего рассудка совсем лишались. Но сие-то самое и согласовалось с моими намерениями; и другие, ожидая от меня такового же награждения, старались оказывать мне все возможное почтение.

Я рассказал тебе, сколь покорны были сии люди, хотя меня и ненавидели; но не объявил тебе причин, побудивших меня соединиться и иметь обхождение с ними. Скажу тебе только, что мне без них не можно быть никоим образом. Ты легко можешь то усмотреть, когда правление наше исследуешь. Знай, что высшая власть состоит в руках не у нескольких из них, но у многих. Сии могут отставлять старые законы и предписывать новые; они имеют право над имением и жизнью всякого, и на них нигде суда найти не можно.

А хотя я все делаю, и всеми повелеваю, также и сими последними; однако право и силы в их руках, и они могут оными при всяком случае пользоваться, когда только к сопротивлению мне довольно мужества и добродетели имеют. При таких обстоятельствах подумаешь ты, что благополучие мое твердое имеет основание. Но я подвержен некоторым опасностям, и всякий весьма обманывается, когда о силе толь знатных Министров, как я, судит по чрезмерным похвалам, ласкателями им приписываемым; ибо они прилепляются к одной только наружной знатности. Хотя с иными и по моему произволению поступаю, однако, напротив того, есть еще другие, от которых единственно все мое благополучие зависит, и я часто принужден бываю оказывать им тайно несравненно более почтения и послушания, нежели сколько мне публично изъявляют.

Счастье мое находится в руках придворных Шквабав (то есть наложниц Государских, которые безотлучно при дворе бывают); их-то корыстолюбию должен я моею знатностью и продолжением оной. Некогда лишился было я совсем милости нашего Государя; а сие произошло от моей неосторожности, сделав себе своими поступками сих Шквабав неприятельницами. По таковом приключении старался я о принятии меня в общество так называемых сынов отечества; но они ни под каким видом не хотели иметь меня в своем совет и ни в чем мне не доверяли. Тогда-то имел я довольно времени рассмотреть безрассудные мои поступки, и увидел, сколь много я чрез то потерял, когда хотел надеть на себя маску сына отечества. Признаюсь, что сие размышление имело толь сильное действие, и произвело во мне толь великое отвращение к патриотизму, что после не мог я ничего сделать для общего блага.

Все старания и мысли устремил единственно на примирение мое с Шквабавами, и некоторые случившиеся тогда происшествия поспешествовали моему намерению. В то время умерли многие знатные особы, которые для меня весьма опасны были, и по мнению других достоинствами своими меня помрачали, хотя я о том совсем иначе думал. Все они померли скоропостижно, так что наш Государь не знал, кого определить на их место, которое необходимо долженствовало быть занято; сам же он не имел никакого сведения о искусных особах; и потому увидел себя, так сказать, принужденным поручить мне правление дел своих, зная, что я во управлении государственных доходов был весьма искусен, и в том от всех великую похвалу заслуживал.

Я необходимо должен был опасаться, что сие новое мое возвышение не от милости его происходило, и что я сие место не долее иметь могу, как только, пока другой кто сыщется. Итак, для употребления сего случая в пользу старался я паче всего удовольствовать корыстолюбие Шквабав, и делал им драгоценные подарки; ибо прежнее мое несчастье не выходило у меня ни на минуту из памяти. Я имел желаемый успех. Они никого не находили, кто бы им мог столько угодить, и были уверены, что другой, получа мое место, не будет к ним толь ласков и вежлив.

Сие согласие мое с ними довело до того, что без моего позволения никто не имеет ни малейшего доступа к нашему Государю. Итак, неприятели мои не могут ему никоим образом на меня нажаловаться. Сколь скоро примечу, что кто-нибудь намерен рассказать Его Величеству о настоящем состоянии правления, то Шквабавы не упустят сделать его подозрительным, дабы Государь не допускал его к себе. Таким-то образом смотрит он, так сказать, моими глазами, и все только моими ушами слушает.