Путешествие Хамфри Клинкера. Векфилъдский священник

Смоллет, будучи уже известным писателем, автором популярных романов, продолжает медицинскую практику, редактирует издание сочинений Вольтера, переводит «Дон Кихота» и «Жиль Блаза», готовит к изданию разного рода многотомные компиляции (в том числе, например, с группой безвестных помощников, «Современное состояние всех наций» — 44 тома за 7 лет!!!), пишет «Историю Англии», стихотворные сатиры и пьесы, издает журналы, и все это одновременно с работой над романами. Его письма полны жалоб на непосильный труд, на постоянную спешку. К сорока годам здоровье писателя было подорвано, и последние десять лет он беспрерывно и мучительно болеет — астма, больные легкие, больное горло, ревматизм, болезненная раздражительность... Теперь он сам изумляется тому, что мог, работая над «Историей Англии», в короткий срок прочитать триста книг, говорит, что заплатил за свою репутацию писателя здоровьем. Теперь он путешествует по курортам, тщетно ища облегчения, а его корреспондентами становятся врачи, которым он подробно описывает свои страдания и предпринятое лечение. В этом смысле маршрут его героя, Мэтью Брамбла, и подробные описания недугов, которыми он потчует доктора Льюиса, автобиографичны, но только в романе все это изображено в комическом ключе, что свидетельствует о большом мужестве автора, сумевшего возвыситься над своим горестным уделом и извлечь из него столь забавную пищу.

Голдсмит оказался на Граб-стрит, когда Смоллет уже добился признания. Судьбе угодно было свести их: Голдсмит писал некоторое время рецензии и очерки для журналов Смоллета, так что он вполне мор оказаться среди литературных поденщиков, коих угощает за своим столом хлебосольный писатель С. в романе «Путешествие Хамфри Клинкера». В одном из писем Смоллет упоминает в числе своих подручных «маленького ирландца», но тут же дает понять, что ни о какой близости между ними не может быть и речи. Дистанция между ними была тогда слишком велика. Прошло несколько лет, и к Голдсмиту тоже пришло признание, но до конца своего недолгого творческого пути он, как и Смоллет, принужден был трудиться не покладая рук, чтобы не угодить в долговую тюрьму. «История Англии» (в двух вариантах), «История Греции», «История Рима», «История земли и одушевленной природы», журнал «Пчела», серия биографий, десятки журнальных рецензий и очерков, переводы, антологии английской поэзии — все это написано за те десять с небольшим лет, в которые он создал лучшие свои произведения. В результате этой изнурительной «погони за пенни» жизненные силы писателя были истощены к сорока пяти годам. «Он умер от лихорадки,— писал известный литературный критик и друг Голдсмита д-р Джонсон,— усугубленной, как я подозреваю, мучительной душевной тревогой: его долги стали непосильными, а все возможности были исчерпаны».

Наконец, в судьбе обоих есть еще одно немаловажное сходство. Голдсмит родился в Ирландии, униженной, разоренной, нещадно подавляемой англичанами, превращенной ими в колонию. Смоллет — шотландец, он современник последних актов драматической борьбы его родины за независимость. Окончательное поражение своих соплеменников под Куллоденом (1745), когда английские каратели под командованием жестокого «мясника» герцога Камберленда не щадили даже женщин и детей, он оплакал в своем стихотворении «Слезы Шотландии». Принадлежность к «национальному меньшинству» сказалась на судьбе обоих писателей, она накладывала на них клеймо некой второсортности, особенно на первых порах их литературной деятельности. Не случайно в романе Смоллета преуспевающий молодой политикан Бартон аттестует одного писателя болваном, ибо тот родом из Ирландии, а — другого «голодной литературной вошью с берегов Твида», то есть шотландцем.

В своих письмах Голдсмит жаловался на то, как тяжело ему приходится в Лондоне без друзей, без рекомендаций, без денег и наглости, «к тому же в стране, где одного моего ирландского происхождения было достаточно, чтобы не давать мне работы». Он смотрел на вещи трезво, знал, что в нищей провинциальной Ирландии литература и образованность влачат жалкое существование, что тамошние джентльмены тратят в один год больше денег на скачки, нежели в десятилетия на поощрение людей науки и искусства. И все же он признается, что, слушая рулады итальянской певицы в опере, он вздыхает по камельку в родной деревне, вспоминает народные баллады в безыскусственном исполнении молочницы Пегги и говорит, что окрестности Лисоя милее ему самых роскошных лондонских пейзажей.