Путешествие хирурга по телу человека

Слишком долгая ходьба или чересчур тяжелая ноша могут привести к трещинам в плюсневых костях, как слишком большая нагрузка способна вызывать трещины в фундаменте моста (такие переломы называются «усталостными» или «маршевыми», и впервые они были обнаружены у солдат, которым приходилось подолгу маршировать). Связки, фиксирующие свод стопы, могут стать раздраженными и воспаленными; такой «плантарный фасциит[102]», как правило, мучителен для пациента и тяжело поддается лечению. Подагра часто поражает сустав большого пальца ноги, а неврома Мортона, то есть болезненные утолщения в области нервов, развивается в пространствах между пальцами на ноге. Детям с плоскостопием требуется специальная обувь, чтобы их стопы росли с опорой на изгиб. Несмотря на то, что в медицинских институтах и колледжах стопе зачастую не уделяют должного внимания, квалифицированным врачам все равно приходится изучать ее анатомию и учиться ее лечить.

Гордон Финдлейтер, один из моих преподавателей анатомии, был честным абердинцем с умелыми руками и седой бородой. До того как стать анатомом, Гордон работал телефонным инженером. Возможно, он был прирожденным учителем или его прежняя работа, связанная с ремонтом телефонов, наделила его даром общения. Однажды он спросил нас: «Что более необходимо для жизни и является специфичным для человека: рука или стопа?»

«Рука! – закричали мы. – Противопоставление большого пальца!»

«Нет, – сказал он, объяснив, что рука человека лишь немного отличается от руки приматов. – Стопа приспособлена для прямохождения. Именно она специфична для нас, людей».

Я работал на Гордона, анатомируя части тела для демонстрации студентам. В лаборатории искусно сделанные чугунные балки поддерживали высокие потолки; бо́льшую часть года холодный и выбеливающий свет поступал в помещение через выходящие на север окна. Сидя на высокой табуретке, я анатомировал части тела, а иногда и тела целиком. Это была успокаивающая работа, требовавшая занятости как рук, так и разума. Выполняя ее, я каждый раз восхищался сложностью устройства человеческого организма. Я всегда чувствовал удовлетворение, когда мне удавалось, например, оголить плечевое сплетение или проследить ход паховой артерии. Анатомируя сухожилия и нервы, контролирующие пальцы, я удивлялся тому, что те же самые механизмы позволяли мне в данный момент выполнять свою работу.

Я часто анатомировал отдельные части тела: руки, стопы, ноги, кисти, лица и грудные клетки. На каждой из них была пластмассовая бирка с подписью: по закону все части тела следовало пометить, чтобы потом тело снова собрать и отправить на кремацию. Все части тела заворачивались в пропитанные консервантами тряпки и хранились в больших ящиках на колесах (отдельный ящик для каждого сегмента тела). Иногда я шел в подвал и выбирал ящик, необходимый для сегодняшней работы.

В подвал нужно было спускаться на старом лифте, не очень высоком, но достаточно широком, чтобы туда боком помещался гроб. Войдя внутрь, требовалось задвинуть черную металлическую решетку, сделанную из того же материала, что и балки под потолком. Если этого не сделать, лифт не начинал движение. Когда мне приходилось делить лифт с одним из трупов, я задерживал дыхание из-за неприятного запаха и зажимался в угол кабинки. Затем, нажав на кнопку, я спускался в темноту.

Выходя из лифта, я попадал в комнату для бальзамирования. Там были стены, выложенные белым кафелем, терракотовый пол и резкий запах бальзамирующих жидкостей. В комнате стояли два стола из зеркальной нержавеющей стали, каждый из которых состоял из двух панелей. Бальзамировщик Алан был добродушным мужчиной, любившим выпить, с морщинистой кожей и круглыми очками с толстыми линзами. Когда-то он трудился в похоронном бюро, но был рад оказаться подальше от бархатных обивок, катафалков и цветов, без которых нельзя обойтись, если ты работаешь не только с мертвыми, но и с их родственниками. Он служил в армии резерва во время войны в Персидском заливе и сказал, что по-настоящему страшными были лица тех, кто погиб в Ираке, а вовсе не тех, кого он бальзамировал. На верхней полке он хранил бутылку виски и любил выпить в пабе под названием «Могильщики».

Мне чаще всего попадались трупы людей, которым когда-то оказали помощь в местной больнице и которые хотели чем-нибудь ее отблагодарить. Вскоре после прибытия трупа Алан клал его на стол для бальзамирования и делал надрез в бедренной артерии в паху или иногда в сонной артерии на шее. Введя в надрез металлическую канюлю, он подсоединял резиновый шланг и фиксировал канюлю с помощью веревки. На потолке комнаты висел бочонок с раствором для бальзамирования; после того как Алан подключал шланг к бочонку, за дело принималась сила притяжения, наполняя раствором кровеносные сосуды. Пока раствор заполнял тело, кровь трупа струилась из его ушей, носа и рта, стекая в желоба на стальном столе.