Все это приводит меня в смятение. Я даже не могу сказать, счастлива ли я, или напугана, или страшно зла.
Нет, могу. Все это вместе взятое.
Песня «Буду хотеть» группы «Little Feat».
Первая мысль: «Твою мать!» Вторая: «Твою. Мать. Что. Это. Значит? „Буду хотеть“. Я знаю эту песню. Она о каких-то обдолбанных дальнобойщиках. При чем здесь я? Какого черта?»
Я вскакиваю и, пока Эрик еще спит, скачиваю песню и несколько раз прослушиваю ее в наушниках, иногда смеясь, иногда качая головой, пару раз роняя слезу, чувствуя, как постепенно успокаивается колотящееся сердце.
Это отличная песня, и я знаю ее очень хорошо. Но она, твою мать, о водиле. О водиле, который во всех встречных фарах узнает свою Прекрасную Алису. О водиле, который объездил все — от Тусона до Тукумкари. О водиле, который всегда будет хотеть. В дорогу. Что это значит?!
Я по буквам разбираю каждое слово. Но странно, что, когда Эрик встает и мы обсуждаем с ним планы на сегодня — мои покупки, его работу и пробежку, — я уже почти спокойна. Я жду несколько часов, прежде чем отвечаю на это странное послание (что уже само по себе для меня невиданное достижение). Перед тем как выйти в город, я отправляю ему коротенькое послание:
Дамиан,
Наверное, письмо, которое ты мне прислал, — просто случайный результат предновогодней слабости/похмелья/сентиментальности. Если это не так и ты правда хочешь поговорить, я буду на овощном рынке на Юнион-сквер сегодня в час дня.
Я не жду, что он придет. Я боюсь надеяться и даже не уверена, хочу ли этого. Я помню, что было со мной после нашей последней встречи. Сегодня у меня просто нет времени для истерики.
Овощной рынок летом — это взрыв красок и шума. Толпы гурманов бродят между рядами, склоняются над корзинами с бобами, кукурузными початками и роскошными красными помидорами. Зимой здесь тихо, малолюдно и серо. Мне не приходится стоять в обычной очереди в пекарне, чтобы купить пару свежих багетов, и у прилавка, где знакомая мне кореянка торгует кимчи и салатами.
Я замечаю его в тот момент, когда засовываю в сумку пучок зелени. До этого я изо всех сил старалась не озираться, но, стоит мне поднять глаза от ящика с салатной смесью, как я сразу же вижу его: всего метрах в шести от меня, на углу Семнадцатой и Юнион-сквер. Все та же старая куртка и та же старая шапка, в ушах наушники, голова, как обычно, втянута в плечи. Я знаю, он хочет, чтобы я увидела его первой, чтобы это я подошла к нему, а не наоборот.
Я слышу громкий стук собственного сердца и чувствую, как горят щеки. Тем не менее я не спеша плачу за свои покупки, слежу за дыханием, пересчитываю сдачу и желаю женщине за прилавком счастливого Нового года. Только потом я двигаюсь в его сторону, заставляя себя идти спокойно, хотя мне хочется либо броситься к нему, либо со всех ног побежать в противоположном направлении. Я чувствую, что у меня на лице приклеена глупая улыбка — так всегда бывало и раньше. В полуметре от него я останавливаюсь. Он смотрит на меня, не поднимая головы. Ох уж эти глаза.
О том, что произошло между мною и Дамианом можно говорить долго. Но взгляд, которым мы с ним сейчас обмениваемся, полон нашей историей, и сомнениями, и пониманием, и сожалением, и даже юмором, и даже — неужели это возможно? — каким-то приглушенным счастьем. Такой взгляд, что бы он ни значил (а для меня он значит очень много, хотя я пока не все понимаю), невозможно подделать. Да и с какой стати нам что-то подделывать?
Он снимает наушники, достает из кармана куртки айфон (я ни секунды не сомневалась, что Дамиан купит айфон немедленно, как только тот появится в продаже), методично наматывает на него белый провод и сует обратно в карман. По-прежнему не поднимая головы, он смотрит на меня беззащитно, и вопросительно, и иронически, и настороженно — все вместе, и я знаю, что сама смотрю на него точно так же.
— Ты уже ела?
— Нет.
— Хорошо. Тогда пошли.
Домой я прибегаю в половине пятого, запыхавшаяся, нагруженная сумками, раскрасневшаяся. Эрику себя за столом сидит, склонившись над компьютером. Я целую его в лоб и начинаю разгружать покупки.
— Если мы хотим, чтобы этот суп из бамии сварился раньше, чем явятся Пол и Аманда, надо начинать резать овощи.
— Я помогу.
Я достаю сельдерей, сладкий перец, луковицу, свой разделочный нож (я пользуюсь им постоянно; возможно, это неправильно, но мне так приятно чувствовать его в руке) и доску. Сама того не замечая, я напеваю себе под нос:
— «Я ездил на всем, что движется, Ездил по всяким дорогам, и часто по очень плохим…»
— Перестань, пожалуйста.
— Что «перестань»?
Эрик подходит к раковине и тоже берет доску и нож. Подталкивая к нему луковицу, я поднимаю глаза и сразу же понимаю, что он знает — или считает, что знает, — о том, что произошло.
Ну и ладно. И хорошо.