Путешествие на край ночи

Никогда не стоит привлекать к себе внимание властей, лучше всего быстро исчезнуть. Без объяснений. «В пропасть!» — сказал я себе.

Направо от моей скамейки как раз зияла широкая дыра в самом тротуаре, вроде как у нас для метро. Эта дыра показалась мне благоприятной — широкая, с ведущей вниз лестницей из розового мрамора. Я заметил, что многие прохожие исчезали в ней и вновь появлялись. Они ходили в это подземелье за некоторыми надобностями. Я сейчас же это понял. Происходило все это в зале, тоже мраморном. Нечто вроде бассейна, из которого выпустили бы всю воду, смрадный бассейн, наполненный, как сквозь фильтр пропущенным, дневным светом, тускнеющим среди расстегнутых мужчин, среди их вони, среди пунцовых от натуги мужчин, делавших свои дела перед всем честным народом, сопровождая все это варварскими звуками, под смех и поощрения всех остальных, как на футболе. Вновь пришедших приветствовали тысячами шуток, пока они спускались по ступенькам; и все как будто были в восторге.

Насколько там, наверху, они держали себя хорошо, строго и даже печально, настолько перспектива опорожнить кишечник в шумной компании придавала им развязности и радовала их. Такой контраст, конечно, действовал странно на иностранца. Эта интимная распоясанность, эта грандиозная кишечная фамильярность, а на улице — абсолютная корректность. Я положительно остолбенел.

Я поднялся обратно по тем же ступенькам, чтобы отдохнуть на той же скамейке. У меня не было силы ни для анализа, ни для синтеза. Спать мне хотелось — вот что главное.

Я опять присоединился к хвосту прохожих, и мы продвигались толчками из-за магазинов, каждая витрина которых отрывала кусок от толпы. Около двери гостиницы образовался водоворот. Люди брызгами вылетали на тротуар через большую вертящуюся дверь, она же захватила меня в обратном направлении, и я оказался посередине большого вестибюля.

Сначала все было как-то удивительно… Приходилось все угадывать и только представлять себе величие здания, мощность его пропорций, потому что все происходило в свете настолько завуалированных лампочек, что надо было сначала привыкнуть к темноте.

В этой полутьме — множество молодых женщин, утонувших в глубоких креслах, как в футлярах. Вокруг них на некотором расстоянии ходили взад и вперед внимательные мужчины, любопытные и робкие, поглядывая на ряды скрещенных ног. Мне казалось, что эти волшебницы ожидают здесь каких-то важных событий. Конечно, не обо мне же они думали. И я вместе с другими, крадучись, прошел мимо этого длинного осязаемого соблазна.

За пюпитром вылощенный служащий гостиницы резко предложил мне комнату. Я выбрал самую маленькую из всей гостиницы. В этот момент у меня было не больше пятидесяти долларов, почти никаких мыслей и никакой уверенности.

Я надеялся, что это действительно будет самой маленькой комнатой во всей Америке, оттого что гостиница «Laugh Calvin», судя по афишам, была лучшей из всех шикарных гостиниц континента.

Какая бесконечная масса меблированных помещений надо мной! А рядом со мной, в этих креслах, сколько соблазнов! Какая пропасть! Какие опасности! Неужели эстетической пытке нищего нет предела? Неужели она еще настойчивее голода?

Но мне некогда было погибать: люди в бюро уже дали мне ключ, тяжело наполнивший руку; я не смел двинуться с места.

Развязный мальчишка, одетый, как очень молодой генерал, вынырнул из тьмы передо мной; гладкий служащий конторы три раза ударил по металлическому звонку, а мой мальчишка принялся свистеть. Меня отправляли. Мы отошли.

Сначала по коридору, развив значительную скорость, мы мчались, темные и решительные, как метро. Ребенок вел меня. Еще один угол, поворот, и еще один. Никаких задержек. Мы слегка закругляем наш бег. Мимо. Лифт. Он нас всасывает. Приехали? Нет. Еще один коридор. Еще темней. Мне кажется, что на всех стенах черное дерево. Мне некогда рассмотреть их поближе. Мальчишка свистит, он несет мой тощий чемодан. Я не смею расспрашивать его. Надо идти, я понимаю. В темноте по дороге то тут, то там вспыхивают красные и зеленые лампочки, отдавая какие-то приказания. Длинные золотые полосы отмечают двери. Мы давно уже прошли мимо номера 1800 и потом номера 3000, но мы продолжали идти, ведомые непреклонной судьбой. Этот маленький ливрейный лакей следовал чему-то безымянному, как собственному инстинкту. Казалось, что ничего в этой пещере не может застать его врасплох. Его свисток жалобно заливался, когда мы встречали негра или горничную, тоже черную. И это все.

Старательно подгоняя самого себя, я потерял, пока мы шли по этим однообразным коридорам, весь апломб, который у меня еще был, когда я бежал из карантина. Я измочалился, как измочалилась моя халупа под африканским ветром в потоках теплой воды. Здесь происходила схватка между мной и целым потоком незнакомых ощущений.