первое, дремать под шляпой, полностью закрывавшей его лицо; второе, приподнять край шляпы и взглянуть – иногда только одним лишь глазом – на того, кто с ним говорил; и третье, опустить руку, дотянуться до бутылки с ромом, всегда стоящей рядом, наготове, и поднести ее к губам.
Бывали, правда, дни, когда он кнутом безуспешно пытался отогнать бродячего пса, имевшего отвратительную привычку подкрадываться и лизать горлышко бутылки. Да и так и не удалось узнать, то ли этому псу нравился ром, то ли он забавлялся, увертываясь от ударов кнута, что было совсем нетрудно, потому что «Катире» никогда не прикладывал особенных усилий к этому, и как лежал в гамаке, так и продолжал лежать там, не меняя позы.
И, не смотря на все это, все равно создавалось впечатление, что «Катире» Себастьян был бродягой. Может быть так оно и было на самом деле, но у меня как-то не получалось убедиться в этом, скорее он напоминал человека, потерявшего интерес ко всему вокруг, человека, который уже ни от кого ничего не ждал, и который сдался перед дремотным состоянием, характерным для тропиков, перед этим климатом, и был уже не в состоянии даже подняться и пойти поискать свой револьвер, чтобы пустить себе пулю в лоб.
Но все-таки, у него была собственная жизнь. Жизнь, которая, возможно, была лишь наполнена воспоминаниями о некой другой жизни, давно прошедшей. Но существуют же и такие люди, живущие лишь воспоминаниями, что для них более важны, более достойны быть пережитыми еще раз, пусть и мысленно, чем окружающая их реальность.
Прошло изрядно времени, прежде чем у меня получилось узнать хоть что-то про Себастьяна. И то, что я узнал удивило меня. Совершенно невероятно, но в таком человеке, как он, вера в Бога была невероятно сильна, и это было, наверное, последнее, что можно ожидать от того, кто постоянно «вертится» среди старателей, авантюристов всех мастей, вороватых шлюх, беглых преступников и мошенников.
Но эта вера, однако, очень отличалось от тех представлений, какие обычно встречаешь среди монахов и проповедников, хотя вера его была, что называется, очень «крепка». И в его представлениях о Боге было многое, что привлекало внимание, возможно благодаря необычным рассуждениям и выводам, к которым он приходил в конце.
Однажды, когда мы остались с ним наедине – он, как всегда, лежал в гамаке перед входом в хижину – признался мне:
– Знаешь? Есть одна вещь, одна черта, которой я хотел, чтобы не было у Бога – это Вечность. Думаю, что Бог, осознающий, что он рано или поздно умрет, лучше бы понимал людей.
Я удивленно взглянул на него. Не знал что и ответить, а он продолжил:
– Я не имею в виду какое-нибудь высшее существо, которое может быть полностью уничтожено. Нет. Я говорю о том, чтобы он мог, в конце концов, эволюционировать, трансформироваться точно так же, как это делаем мы, превращаясь в бестелесный дух. Вечная неподвижность, когда остаешься одним и тем же в течение столетий – это меня ужасает. Меня и Бога.
Глава четвертая Венесуэла
Единственного, кого я встретил в Пауле, был старатель, наполовину сумасшедший, которого все звали «Русским», но это был не тот русский «Канталехо», которому «Черный» Томас отрубил пальцы много лет назад. Этот же был владельцем маленькой забегаловки, где продавал напитки и еду, расположенной рядом с месторождением алмазов.
Он был одним из первых, кто объявился в этих местах, и специально выбрал для себя участок, где мог бы не только намывать алмазы, но и одновременно с этим вести какую-никакую торговлю. Метров пятьдесят отделяли его участок от другого, и как-то некие старатели, кому достался участок расположенный хуже и дальше, предложили выкупить у него эту таверну, чтобы снести ее и начать искать алмазы на ее месте.
Этого Русского я помнил очень хорошо, потому что он как-то пытался продать мне шпагу, изготовленную в шестнадцатом веке, которая, как он уверял, была найдена им в верхнем течении Карони, рядом с горами Сьерра-Паракаима. А это означает, что когда-то, в тысяча пятьсот каком-то году, в тех местах, куда теперь с большим трудом можно добраться только на самолете, побывал некий испанец и потерял там свою шпагу.
Когда я нашел «Русского», выглядел он очень постаревшим и усталым. Последние четыре года он провел в тюрьме «Эль Дорадо», а это может покончить с любым. Его обвинили в том, что он якобы убил одного скупщика алмазов и украл у него камни. С тем сроком, какой дали ему, можно было и не мечтать выйти оттуда. На его счастье вскоре открылось, что не он ограбил того человека, хотя мог и убить во время спора, и его выпустили на свободу.
Поскольку после всех проблем и злоключений выглядел он очень измотанным, я спросил его, как у него хватило силы воли, да и просто сил остаться в Гайане. В ответ он лишь пожал плечами.