Путешествие на "Щелье"

Дождь кончился. От берега волнами катится туман. Отцепились от льдины, малым ходом двинулись на восток. Похоже, мы обогнали весну. Припай еще не распался, «Щелье» положено идти между ним и берегом, а она оказалась в открытом море. Льды со всех сторон. Ветер сырой, пронизывающий. Мерзну, но в каюту залезать не хочется, пытаюсь в бинокль разглядеть устье Черной. Видимость плохая.

Утром туман рассеялся, и мы увидели пятикилометровую «зеленую улицу» — река пробила широкую полосу через припай. Вдали — поселок. Обрадовались и… сели на мель в самом устье реки. Справа на отмели — перевернутая вверх дном самоходная баржа. Где проходит фарватер, неизвестно, никаких навигационных знаков. Отталкиваемся шестами, тычемся туда–сюда, везде мелко. Мучаемся часа два. Согрелись.

— Подождем прилива. — Буторин уложил шест вдоль борта. — Проход узкий, черт его знает, где он.

Я подготовил телеграммы в «Литературную газету» и «Правду Севера». Вот удивятся — «Щелья» уже в Черной…

Изучаю карту. Отсюда мы пойдем через морской залив на северо–восток, выйдем к острову Песяков. Он вытянут с запада на восток, длина километров тридцать. На обоих мысах маяки, Западный и Восточный. За Песяковым — остров Варандей, там поселок, удобная бухта.

В Черной мы зашли в магазин и купили мне резиновые сапоги с высокими голенищами. Продавец предупредил, что они будут протекать. Буторин ответил:

— Ничего, сойдет. Всего раза три, может быть, придется залезть в воду…

Не три раза–юо дня в день, часами нам преходилось брести по ледяной воде, тащить «Щелью». У Буто–рнна были высокие кожаные сапоги, тоже ненадежные, и старые бахилы на меховой подошве. Чтобы сделать бахилы непромокаемыми, он покрыл их гудроном, рассчитывая, что они высохнут за два дня. Куда там» Бахилы сохли месяца полтора, но так, по–моему, и не высохли. Буторин ни разу не надел их.

Мы торопились–дул самый желанный, южный ве–тер. Взяли несколько буханок хлеба, ящик галет, запаслись горючим и отправились дальше. С полчаса шли на восток вдоль кромки припая, потом повернули на север. «Щелья» начала выписывать зигзаги между плавучими льдинами. Вдали на ледяном поле–стадо тюленей, сотни голов.

— Морской заяц, — сказал Буторин и взял в руки винтовку.

Выстрелить он не успел, заяц стремительно соскользнул с ледяной глыбы и плюхнулся в воду.

Полночь. Очередной поворот — прямо перед нами, метрах в тридцати, на краю льдины лежит морской заяц л смотрит на «Щелью». Она выплывает из редкого тумана, надвигается на него. Кинуться ей навстречу, нырнуть в воду он, видимо, не решается, соображает, что делать. Выключая двигатель, Буторин поднимает винтовку- Выстрел… Заяц роняет голову, «Щелья» по инерции тихо подходит к кромке. Выносим якорь на льдину, я фотографирую двухметровую серебржло–серую тушу. Примерно три центнера мяса и жира. Толстая, очень прочная шкура незаменима в полярном хозяйстве, го нее изготовляют лучшие подошвы для летней и зимней обуви, крепчайшие ремни. Буторин приготовился разделывать тушу, во в это время небо потемнело, льды задыми–лись. Резкий порыв ветра…

— Принеся компас, — сказал Буторин, с беспокойством осматриваясь. — Может быть, придется все бросить и бежать в Черную.

Я поставил компас на снег, подальше от якоря. Определили направление ветра — по–прежнему с юга.

— Ничего страшного, — успокоился Буторин и начал орудовать ножом. Пыжик бродит вокруг, принюхивается.

Буторин снял шкуру «кругами», то есть сделал пять круговых надрезов, затем, подсовывая нож под кольца, отделил их от туши, вывернул наизнанку. Уложили в котел почки, сердце, куски печени.

Но погода все–таки испортилась. Часа два кружим в тумане среди льдин. Ориентиров никаких. Над ледяным хаосом клубится серая мгла, трудно представить более безотрадную картину. Буторин часто берет в руки компас, смотрит на флаг. «Щелья» то и дело меняет направление. В стальных тросах, натянутых по обе стороны мачты, свистит ветер. В любую минуту мы можем оказаться в ледовом плену.

Буторин вывел «Щелью» на чистую воду, идем против ветра на юго–запад — к Черной. В тумане можем сесть на мель.

Прошел час. «Щелья» против ветра еле ползет. Буторин разворачивает ее на сто восемьдесят градусов, и дем обратно. Снова нас окружают льды, царапают «Щелью». Сижу на скамейке возле мачты. Видимости нет, бинокль бесполезен, но я время от времени подношу его к глазам: вдруг появится просвет и мелькнет контур маяка Песяков Западный. Мы видели его днем — тоненькую спичку над горизонтом. Смотрю на компас. Как «Щелья» ни крутится, но, в общем, Буторин ведет ее на север. По моим расчетам, мы уже прошли мимо мыса и направляемся к полюсу. Но Буторин знает что делает.

Льды становятся все реже, выходим на «живую» воду.

— Гляди, — говорит Буторин, указывая вправо. Метрах в тридцати, в клубах тумана, возвышается

пирамида из бревен и досок — маяк. «Щелья» идет на восток вдоль берега, мыс мы уже обогнули.

Ветер переменился сразу — подул с запада. Тумана как не бывало. Буторин поднял один парус, идем неширокой полосой воды, слева — сплошной лед.