Путешествие на запад

Hа самом деле в тот раз никакой такой свободы он не приобрел, а только лишь попал из одной зависимости в другую, более жесткую. Но тогда он был ребенком, и самостоятельность в нем никто направленно не воспитывал. Послушание по отношению к более опытным во всем старшим считалось для него естественным, вполне нормальным поведением. Так его учили, и он над этим не задумывался. Зависеть от посторонней воли, чьих-то необсуждаемых решений для него было привычно. А это значит, что в том положении раба, в котором он сейчас находится, ничего нового для него нет, и переживать тут совершенно нечего.

Тогда зачем же ему снятся такие сны? Сказано: локальная система находится в состоянии несвободы тогда и только тогда, когда действия, определяемые ее внутренними алгоритмами, не совпадают с действиями, к которым ее побуждают внешние факторы. И наоборот: локальная система находится в состоянии свободы, когда внешние факторы, существующие вне объема информации, необходимого внутренним алгоритмам для принятия решения, не оказывают влияния на принятие данного решения. Думать тут не о чем, все определено заранее. Стоит захотеть быть несвободным, полюбить состояние несвободы, и ты как будто уже не раб, а человек вполне свободный, раз все это согласуется с твоей собственной волей и желаниями...

Выводы, которые за этими рассуждениями тянулись, не очень радовали в плане стремления к скорейшему возвращению на Внешние Станции. Где-то здесь он успел наглотаться совсем не той свободы, в единственном варианте существования которой его убеждали раньше. То ли когда спешил по пустыне за убегающей лошадью, боясь, что следы ее на песке скоро сравняет ветер. То ли в тюремном дворе, когда, прячась от солнца в тени стен, следил за полетом птиц в просторном золотисто-синем небе Диамира, и пытался представить себе жизнь различных существ, не стесненных в передвижении условностями социального положения и пространственными рамками - такими, как тюремные стены. То ли свобода все это время дремала в нем вместе с памятью о прекрасном Аваллоне.

Ощущение начала пути все еще оставалось в его сознании. С ним он и открыл глаза. Совсем в другом настроении, чем был вчера. Сейчас он верил: раз выжил в катастрофе, сумел пережить все, что случилось с ним после, выживет и дальше. Если, конечно, станет допускать в свою голову поменьше паники. Сумеет и справится, выберется, вывернется, пробьется, как выбирался не раз в пустыне и в тюрьме. Не спешить, не пороть горячку. Смотреть вокруг. Думать. Запоминать. Учиться.

Учиться он умеет.

Ему нужно продержаться тринадцать лет, пока не восстановит себя "блюдце". Не ерунда, конечно. Срок, почти равный его прожитой, не такой уж большой и не очень плотно заполненной событиями жизни. А потом... А, впрочем, что потом. Он с "сейчас" еще не все понял и разобрал.

Мерно вздрагивая тяжелым корпусом, корабль шел под парусами. Через узкий иллюминатор из мутных мелких стеклышек в частом металлическом переплете проникал то ли утренний, то ли вечерний тусклый свет. Сколько времени проспал, Джел не имел ни малейшего представления. Разбудили его сны; качка, скрип снастей, гудение ветра в парусах и корабельный врач Скиллар Скей, на столике у иллюминатора перебиравший в тазу свои незамысловатые инструменты, были здесь ни при чем.

Джел пошевелился. Левое плечо было у него туго забинтовано, но не болело. Он чувствовал онемение в согнутой руке - во сне он воспринимал его как холод. Ладонь руки была подсунута под шелковый платок, наложенный наискось груди, поверх бинтов и чистой рубашки. Он устал лежать на спине. Поглядывая из-за края одеяла на затылок Скея, он вытащил руку из-под платка, сдвинул подложенные со всех сторон подушки и повернулся на бок лицом к стене. Джел решил продолжать делать вид, будто все еще спит, хотя ему хотелось пить, и во рту держался неприятный привкус, как если бы он пожевал мыла. Конечно, отвлеченные рассуждения о разновидностях свободы своевременны, но еще полезнее было бы заранее обдумать, что он скажет, когда "проснется", чтобы не импровизировать на ходу.

Начать с того, что он не совсем понимает, в каком качестве находится на этом корабле, вернее, в этой каюте. Вчера он, вроде бы, больше напугал сам себя, чем имел на то объективные причины. Ничего страшного с ним не сделали, кроме корявой операции по удалению клейма со спины. То, что он не владел телом, почти не чувствовал боли и вообще был не в себе, оказалось хорошо для него же самого.

Первая попытка восстановить в памяти события минувшей ночи вызвала ломоту в висках и мелькание беспорядочных и бестолковых образов перед глазами. В голове тоже следовало наводить порядок.

Чтобы лучше справиться со своей памятью и не привлекать внимание Скея, Джел сполз головой с подушек и закутался в мягкую тьму одеяла.

Четко оформленной информации у него имелось немного.