Путешествие на Запад. Том 3

В древности сказано: «Сладчайшие из богатств –
Тысяча кубков вина и сотня изысканных яств,

Жир белоснежный и рядом – сыр остро-пахучий,

А за столом гости в ярких нарядах – что же может быть лучше?»

Так и сегодня: багрянцем сверкают наряды,

Словно цветы, что красой своей радуют взгляды;

Праздника ради родные покинув сады,

Полные рдяного сока, лежат на подносах плоды;

Сахарные драконы и леденцовые львы

Видом своим прихотливым заслуживают хвалы;

Жаровни и сковороды протянулись рядами,

Наполнены мясом одни, золотятся другие блинами.

Меж птицею разной лежат, над столом возвышаясь, как глыбы,

Вепри, бараны, морские, озерные рыбы.

Здесь же и овощи, что так и просятся в рот,

Побеги бамбука, грибы драгоценных пород.

Настои, отвары, изделья из сладкого теста

Просят гостей, чтоб для них уготовили место;

Похлебки душистые, кашу из желтого проса,

Сласти молочные духи проворно разносят.

Видом пленяя и вкусом, сменяются разные блюда,

И не скудеют вином искрометным сосуды.

Дивную пищу хозяин и гости вкушают,

Чару за чарою не торопясь осушают,

Потчует каждый исправно сидящего рядом соседа –

Течет, веселя, как вино, между ними беседа.

Правитель государства взял своей царственной рукой чарку с вином и высоко поднял ее. Он решил в первую очередь угостить Танского монаха.

– Я не пью вина, – отказался тот.

– Да ведь это не хмельное вино! Ничего не случится, если благочестивый наставник выпьет чарку! – настаивал правитель.

– «Не пей вина» – первая заповедь монахов, – твердо сказал Танский монах.

– Чем же потчевать тебя, благочестивый наставник, если ты отрекся от вина? – недовольным тоном спросил правитель.

– Пусть мои ученики выпьют за меня! – предложил Танский монах.

Правитель оживился и передал золотую чарку с вином Сунь У-куну. Тот принял чарку, вежливо поклонился всем присутствующим и разом осушил ее до дна.

Увидев, с какой охотой Сунь У-кун пьет вино, правитель поднес ему еще одну чарку. Великий Мудрец не отказался и опять осушил ее.

– Ну, а теперь и третью чарку во славу «трех драгоценностей», – засмеялся правитель. Сунь У-кун и от третьей не отказался и выпил ее с еще большим удовольствием. Правитель велел налить еще: – Выпей за четыре времени года! – предложил он.

Чжу Ба-цзе, видя, что вино все не доходит до него, от нетерпенья стал громко глотать слюнки. Когда же он заметил, что правитель усердно потчует только Сунь У-куна, он не выдержал и закричал:

– Есть и моя заслуга в изготовлении снадобья, которое исцелило ваше величество. В него примешана конская…

Сунь У-кун, опасаясь, как бы Дурень не проболтался, поспешил передать ему свою чарку и тем самым заставил замолчать. Дурень схватил чарку, жадно осушил ее и ничего больше не сказал, но правитель заинтересовался и спросил:

– Благочестивый монах, ты только что сказал, что в снадобье вошла конская… что конская?

Сунь У-кун, не давая Чжу Ба-цзе ответить, начал выкручиваться:

– Мой брат отличается чрезмерной болтливостью, и если знает какой-нибудь проверенный способ изготовления лекарства, то непременно должен сообщить его всем. В лекарство, которое ваше величество давеча утром изволили принять, входила конская трава.

– Что за конская трава? – спросил царь, обращаясь к своим придворным. – От чего она излечивает?

Поблизости оказался главный придворный лекарь из палаты врачевания, который так отвечал повелителю:

– Повелитель мой, владыка, – начал он:

На вкус трава горька и нёбо холодит,
Вреда ж в себе она, однако, не таит;

Ровнее от нее становится дыханье,

Спокойней крови бег, острее обонянье.

К тому ж она глистов из тела изгоняет,

Мощь плоти придает, от кашля избавляет,

От вредной хрипоты освобождает грудь

И к исцелению прокладывает путь.