Путешествие начинается

Вечер. Палата темнела, сумерки медленно расползались из углов чернильными пятнами. Наденька беспокойно заглядывала в палату и спрашивала, не хочется ли ему пить. Он просил сока и медленно тянул его, лежа в кровати и задумчиво глядя на пятна фонарей в окне. К концу дня его опять накрывала слабость, точно он отпахал смену на заводе. Сон не приходил, и Андрей лежал и пялился в темноту, думая обо всем и ни о чем – перед глазами плясали обрывки воспоминаний о работе, о молодости, о друзьях, о станции, о том, как он впервые увидел ее полуразрушенную громаду. За дверьми палаты кто-то гулко шагает по выложенному плиткой полу, он вслушивался в эти шаги и медленно проваливался в никуда.

Ему часто снилось одно и то же. Этот ужасный сон, после которого он просыпался от боли во всем теле и долго не мог прийти в себя. Словно он вновь оказался там. Тяжесть свинцовых пластин, тянущих к полу, респиратор и очки, сковывающие лицо и ограничивающие обзор. Он и еще четверо поднимаются наверх через небольшой лаз, проделанный в кровле, и взору открывается жуткая картина – крыша атомной станции, засыпанная графитовыми обломками. Множество мелких частей – каменных, металлических, из какого-то непонятного материала – все разбросано и тут, и там, кучами лежит, преграждая путь. Почему-то Андрею сразу вспомнились военные фотографии с мест, подвергшихся бомбардировке – там тоже все усеяно обломками, перемолото и превращено в кашу. Где-то глубоко внутри растет страх. Они знают, что здесь очень опасно, и тело начинает дрожать от ужаса – дорога каждая секунда, малейшее промедление может стоить жизни. Сверху – пасмурное стальное небо, громадная тень от титанической трубы, возвышающейся над их головами, словно занесенный гигантский меч. Чуть дальше – черный провал четвертого энергоблока, взлетевшего на воздух несколько месяцев назад и источающий тысячи смертоносных радионуклидов. Сжимая лопаты, они мчатся к рабочему месту, небольшому участку, где им предстоит провести самую ужасную минуту в своей жизни. Обливаясь потом, чувствуя, как дрожат от напряжения руки, Андрей поддевает лопатой несколько кусочков графита и торопливо несет их к краю крыши, чтобы сбросить вниз. Сердце гулко стучит где-то в горле, ноги начинают слабеть под тяжестью свинцовой защиты. Еще одна лопата радиоактивного мусора, и перед тем, как скинуть обломки через металлические поручни у среза кровли, он бросает взгляд вперед, на великолепную панораму города, виднеющегося совсем недалеко впереди. Чуть в стороне – огромный лесной массив, наполовину бурый, точно из листвы вытянули все соки. Он снова бежит назад, загребает еще радиоактивных камней и, тяжело перелезая через груды мусора, поскальзываясь и с трудом балансируя, очередной раз тащит их к краю крыши. Уже чувствуется странный привкус во рту, похожий на свинцовый, начинает ломить руки, глаза жжет, точно в них насыпали песка. Словно сквозь толстое одеяло слышится команда «Уходим!», и Андрей на ослабевших ногах волочется за товарищами к выходу, с каждым шагом ощущая, как тело покидают силы. Чуть позже он сидит вместе с ними в одном из коридоров станции, словно побитый, чувствуя, как шумит в голове и подкатывает к горлу тошнота. Он оглядывается вокруг – десятки его обессиленных сослуживцев скорчились, привалившись к стенам, свесив голову к сложенным на коленях рукам. Андрей чувствует, как ему становится все хуже, рвоту сдержать уже не получается, и он в ужасе просыпается, содрогаясь под взмокшей простыней. Утренние тени вползают в палату, снаружи за окном шумит город, гудят машины и мелькают силуэты прохожих, спешащих по своим делам. Все болит, а особенно – шрам у основания горла. Надрез, под которым покоится его изувеченная щитовидна железа.

Ночной гость

Брэдли Питтер проснулся от странного скребущего звука со стороны веранды. Точно кто-то царапал по стеклу чем-то острым вроде гвоздя. После смерти жены он стал спать слишком чутко и постоянно пробуждался от любого малейшего шороха – будь то поскрипывание покачивающейся от сквозняка двери или шуршание листвы, в которую ворвался холодный порыв ночного ветра.

Звук был неприятный и какой-то чересчур въедливый. Создавалось впечатление, будто некто целенаправленно скребет в стекло, чтобы обратить на себя внимание. Брэдли приподнялся с постели и бросил взгляд в темную прихожую, похожую на глубокий мрачный тоннель. Звик, звик, звик. Это было действительно что-то по-настоящему острое – саморез или лезвие ножа. Питтер отбросил одеяло и сел. На несколько секунд воцарилась мертвенная тишина, а затем по ушам вновь проскреб этот отвратительный писк заостренного металла, ездящего по стеклу.