Путешествие натуралиста вокруг света на корабле "Бигль"

Я не мог без восхищения смотреть на окружающие растения. Со всех сторон росли целые леса банана, плоды которого, хотя они и употребляются в пищу в разнообразом виде, лежали кучами, сгнивая на земле. Перед нами раскинулись обширные заросли сахарного тростника, а ручей осеняли темно-зеленые узловатые стебли авы, столь знаменитой в дни прошлого своим опьяняющим действием7. Я пожевал кусочек и нашел, что она горька и имеет неприятный вкус, сразу же наводящий всякого на мысль, что она ядовита. Благодаря миссионерам это растение процветает теперь только в этих глухих ущельях, не причиняя никому вреда. Рядом я увидал дикий аронник, корни которого в печеном виде очень вкусны, а молодые листья вкуснее шпината. Тут же росли дикий ямс и одно лилейное растение, называемое ти; последнее растет в изобилии, и его мягкий коричневый корень, по форме и размерам напоминающий огромную деревянную колоду, послужил нам десертом, потому что он сладок, как патока, и приятен на вкус8. Тут были и другие дикие плоды и полезные овощи. Ручей кроме своей холодной воды доставил нам угрей и раков. Я не мог не восхищаться этим местом, сравнивая его с какой-нибудь невозделанной местностью в умеренном поясе. Тут я почувствовал всю справедливость замечания, что человек, по крайней мере дикий человек с его лишь отчасти развитыми умственными способностями, — дитя тропиков.

К концу вечера я пошел прогуляться под сумрачной сенью бананов вверх по течению ручья. Вскоре моей прогулке положил конец низвергавшийся с высоты 200–300 футов водопад, над которым находился другой водопад. Я упоминаю обо всех этих водопадах по течению одного только этого ручья, чтобы дать общее представление о наклоне местности. В этом уголке, где падает вода, казалось, никогда не дует ветер. Тонкие края огромных банановых листьев, влажных от водяной пыли, были целы, а не разодраны на тысячи лоскутьев, как то обыкновенно бывает. С нашего месторасположения, которое чуть ли не висело над пропастью, в просветах виднелись глубокие соседние долины, а высокие пики центральных гор, вздымавшиеся до 60° к зениту, наполовину заслоняли вечернее небо. Я сидел и с восхищением следил, как ночные тени постепенно окутывали последние, самые высокие, вершины.

Прежде чем мы улеглись спать, старший таитянин упал на колени и, закрыв глаза, прочел длинную молитву на своем родном языке. Он молился, как подобает христианину, с надлежащим благоговением, без страха перед насмешкой и без показной набожности. За нашими трапезами ни один таитянин не прикасался к еде, не произнеся наперед краткой молитвы. Тем путешественникам, которые думают, что таитянин молится только тогда, когда на нем останавливается взор миссионера, следовало бы провести с нами эту ночь на склоне горы. К утру пошел сильный дождь, но благодаря доброй крыше из банановых листьев мы остались сухими.