Пошел я вновь бродить, уныньем изнываяИ взоры вкруг себя со страхом обращая,Как раб, замысливший отчаянный побег.Иль путник, до дождя спешащий на ночлег.Духовный труженик — влача свою веригу,Я встретил юношу, читающего книгу.Он тихо поднял взор — и вопросил меня,О чем, бродя один, так горько плачу я?И я в ответ ему: «Познай мой жребии злобный:Я осужден на смерть и позван в суд загробный —Я вот о чем крушусь: к суду я не готов,И смерть меня страшит».«Коль жребий твой таков, — Он возразил, —И ты так жалок в самом деле,Чего ж ты ждешь? зачем не убежишь отселе?»И я: «Куда ж бежать? какой мне выбрать путь?»Тогда: «Не водишь ли, скажи, чего-нибудь?» —Сказал мне юноша, даль указуя перстом.Я оком стал глядеть болезненно-отверстым,Как от бельма врачом избавленный слепец.«Я вижу некий свет», — сказал я наконец.«Иди ж, — он продолжал, — держись сего ты света;Пусть будет он тебе единственная мета.Пока ты тесных врат спасенья не достиг,Ступай!» — И я бежать пустился в тот же миг.Побег мой произвел в семье моей тревогу,И дети, и жена кричали мне с порогу,Чтоб воротился я скорее. Крики ихНа площадь привлекли приятелей моих;Один бранил меня, другой моей супругеСоветы подавал, иной жалел о друге,Кто поносил меня, кто на смех подымал,Кто силой воротить соседям предлагал;Иные уж за мной гнались; но я тем болеСпешил перебежать городовое поле,Дабы скорей узреть — оставя те места,Спасенья верный путь и тесные врата.[1]
Часть I
Христианин
Вертеп и сновидец
Когда я странствовал по дикой пустыне этого мира, я наткнулся на одно место, где находился вертеп. Там я лёг отдохнуть и вскоре заснул. И вот приснился мне сон:
Вижу человека, одетого в грязные рубища, который стоял неподвижно на дороге, спиной к своему жилищу. В руках его была книга, а на спине тяжелое бремя. Гляжу он открывает книгу и читает, но почему-то вдруг залился слезами и задрожал (Ис. 64, 6; Лук. 14, 33). Потом, как бы не в силах превозмочь тревожного чувства, он воскликнул отчаянным голосом: «Что мне делать?»
В этом грустном расположении духа он вернулся к себе домой и, насколько мог, превозмогал себя, чтобы жена его и дети не заметили его скорби. Не долго удалось ему скрывать перед ними душевное страдание, так как оно постоянно усиливалось. Наконец, решился он высказаться семейству и обратился к нему со словами: «О, милая моя жена и возлюбленные дети, я, друг ваш, вне себя от горя, от тяжелого бремени, которое сильно меня гнетёт. Притом я узнал достоверно, что наш город будет сожжён небесным огнем, и мы все погибнем неминуемо, если не найдём пути, которого я пока ещё не знаю, но по которому только и возможно спастись от ужасной смерти».