Вдруг его взгляд случайно упал на сухой стебелек травы. Тот несколько раз покачнулся. Мужчина не поверил своим глазам. Стебелек задрожал сильнее и согнулся. Теперь уже и Ло почувствовал дуновение ветра. Сначала слабое и легкое, как перышко, оно коснулось его щеки и пошевелило волосы. Потом задуло сильнее. Комда открыла глаза и одновременно с этим развела руки в стороны. Ветер усиливался. Он рвал туман в клочья и уносил с собой. Сухая трава шелестела. Даже ветки деревьев в лесу на другой стороне луга затрещали.
Тут Йяццу услышал, как Озгуш что-то сказал, и повернулся. Командир с силой вцепился в бороду и дернул за нее. Ло повернулся назад и посмотрел туда, куда глядел Озгуш. И чуть сам не схватился за голову. В нескольких метрах впереди ровный луг резко обрывался, образуя глубокий овраг. Комда опять пошевелила руками, теперь направив их вниз. Ветер сразу изменился. Он задул в том направлении, куда указывали ее пальцы. Порывы, которые уже очистили от тумана луг, теперь устремились в овраг.
Ветер рвал холодную ткань тумана и выбрасывал вверх серо-белые куски. Комда еще не опустила руки, а Тресс уже пошел вперед. Он остановился на самом краю обрыва. Так резко, что мелкие камни и комья земли посыпались у него из-под ног. Мужчина долго смотрел вниз, а потом произнес только одно слово:
— Комда…
Женщина опустила руки, и ветер тут же стих. Она подошла к тому месту, где стоял Тресс, и тоже посмотрела вниз. Её лицо побледнело. Они переглянулись, и женщина взмахнула рукой, приглашая вагкхов. Мужчины осторожно приблизились к краю оврага. Что произнес Раст, Йяццу не понял. Сам он на время просто потерял дар речи. Потому что увидел то, чего не видел за всю свою, пусть и не очень долгую жизнь. Дно оврага было сплошь покрыто мертвыми человеческими телами. Там лежали мужчины, женщины и даже дети. Трудно было рассмотреть чьи-то лица. Все казалось черно-красной однородной массой. Озгуш произнес внезапно севшим голосом:
— Птицы хорошо потрудились. Лиц почти нет. Исклеваны до костей.
Мстив сухо ответил:
— Зачем такие подробности, командир? Мы все видим сами. — Но, не удержавшись от комментария, добавил: — Похоже, здесь лежит вся деревня. Как такое могло случиться?
Комда задумчиво потерла рукой лоб, но вслух сказала:
— Спускаться вниз смысла нет. Люди погибли не меньше недели назад. Теперь понятно, почему мы видели столько птиц. Туман прервал их пир. — Затем она, все еще не отводя глаз от дна оврага, продолжила: — Оставьте меня. Я хочу подумать.
Женщина опустилась прямо на землю и закрыла руками лицо. Вагкхи, словно по команде, повернулись и пошли в деревню. Около Комды остался стоять только Тресс. Его фигура в темно-фиолетовой одежде и со скрещенными на груди руками продолжала темнеть на фоне неба даже тогда, когда остальные достигли деревни и разом обернулись.
Комда не возвращалась долго. Постепенно стало темнеть. А вместе с сумерками на деревню опускался холод. У мужчин при каждом слове изо рта шел пар. Тогда они решили не ждать капитана, а самим заняться ночлегом. Было решено остановиться в доме правителя. Мстив и Йяццу нашли в деревне колодец и принесли воды. Озгуш, справедливо рассудив, что если есть печь, то должны быть и дрова, после недолгих поисков обнаружил их в небольшой пристройке около дома. Он позвал Раста, и скоро в печи уже горел огонь. Пока тот разгорался, командир заложил досками, обнаруженными во дворе, все окна. Кроме одного. Того, что смотрело в сторону оврага.
В доме скоро потеплело. Мстив готовил ужин. Раст чистил одежду. Озгуш осматривал ножи, которые в этой экспедиции служили вагкхам оружием. Каждый из мужчин старался чем-нибудь занять себя. По крайней мере, так им становилось легче отогнать неприятные воспоминания. Хотя те все равно возвращались. В памяти возникали мертвые, истерзанные птицами тела людей на дне оврага. С особой четкостью проявлялись детали, на которые они не обратили внимания. Но людям только казалось, что они их не запомнили. Так, Раст по пути к печи споткнулся и раздраженно поднял с пола какой-то предмет. Им оказалась вырезанная из дерева кукла. И вдруг он отчетливо вспомнил, что точно такую же видел в детской руке, в овраге «смерти». Ребенок был давно мертв, а его пальцы продолжали удерживать игрушку.