Путешествие по стране Руставели

Когда я снова подхожу к двери в зал и оглядываюсь на Зураба, то вижу, что он стоит в конце зала, погрузившись в самозабвенное созерцание. Я подхожу к нему, чтобы поблагодарить за то, что он привел меня на эту выставку-распродажу картин современного искусства, и бросаю взгляд на картины, которые он рассматривает. Это те же самые картины, стоя перед которыми я почувствовал знакомые мотивы. Теперь я улавливаю их вновь. За столом сидит пожилой мужчина и, как бы прикрывая пламя, держит руку около стоящей перед ним свечи, свет которой отражается в его больших, умных глазах, в их почти благоговейно спокойном взгляде. На нем темная одежда, шапка, в темное одеты и молодые мужчины, которые стоят в стороне от него. Темный цвет занимает три четверти площади картины. Вдруг меня осеняет: Пиросманашвили! Конечно, потому и знакомый мотив!

— Как сюда попала картина художника Нико?! — спрашиваю я Зураба.

— Ах, вы считаете Пиросманашвили автором этого портрета? — одобрительно кивает Зураб. — Подмечено неплохо!

— Я считал, что здесь висят только картины современных художников, — отвечаю я.

Зураб соглашается со мной и просит посмотреть картину более обстоятельно. Как и у Пиросманашвили, композиция построена фронтально, без отнесенного в глубину заднего фона, строго симметрично. Но лица, прежде всего лицо мужчины, сидящего за столом, не просто плоские, как у Пиросмани, а тщательно выписаны во всех их тончайших деталях…

Я делюсь с Зурабом моими наблюдениями и начинаю теперь уже сам сомневаться в том, что эта картина Нико Пиросманашвили. Он показывает на прикрепленную внизу табличку. Я наклоняюсь и читаю имя этого удивительного художника: Джемал Хуцишвили. Картина называется "Портрет Папуна Церетели".

— И все же то, что вам это напоминает Пиросмани, оправданно во многих отношениях. По своему стилю Джемал Хуцишвили напоминает Пиросмани, признавая, в частности, Пиросмани своим учителем. Между прочим, он тоже из Кахетии и тоже самоучка, как и Пиросмани.

— Но своему учителю он, видимо, подражает не рабски. Как он изображает лица!

— Не только лица, но и руки, одежду Хуцишвили изображает по-другому. Поскольку он видит их иначе, он применяет иные художественные средства.

— Кто этот мужчина, которого он здесь изобразил? — спрашиваю я.

— Папуна Церетели — известный коллекционер художественных ценностей, которого можно назвать патриотом грузинского искусства, — отвечает Зураб и показывает на другую картину, которую Хуцишвили назвал "Старики".

Под узловатым ореховым деревом в окружении животных спиной к спине, согревая друг друга, сидят белобородый крестьянин в зеленом халате и его жена в темно-синем платье, повязанная темно-синим платком. Их склоненные фигуры, столь же сильные, как ореховое дерево, их узловатые, натруженные руки, их морщинистые лица говорят сами за себя, они говорят обо всей их жизни, которую они бок о бок прожили во взаимном доверии, любви и душевном согласии.

— Только посмотрите, с какой поэтической наивной свежестью смотрит Хуцишвили на этих двух людей! В этом находит отзвук старая мечта о добре и счастье. Как Хуцишвили умеет показать в них вечный круговорот жизни: старое уходит и освобождает путь новому! При всей своей простоте его картины никогда не являются однозначными. Всегда они вызывают целый ряд ассоциаций и побуждают к размышлениям над жизнью.

Но в творчестве Хуцишвили Зураба больше всего привлекает не это. Он подводит меня к другой картине, подернутой сиреневой дымкой.

"Весна. Портрет археолога Кетеван Двали", — читаю я на табличке. На лугу, на котором цветут розовые деревца миндаля и редкие первые цветы, рядом с теленком и ягненком расположилась молодая женщина в ажурном черном сарафане, цветущая черноволосая красавица с темными мечтательными глазами. На заднем плане, на одной из гор в сиреневое небо, на котором матовым пятном повисло огромное солнце, уходит изящный силуэт древнего храма Джвари. На другой горе друг к другу прижались сельские домики.

— Знаете, — тихо говорит Зураб, осторожно беря меня под руку, — эта картина, на мой взгляд, наиболее наглядно олицетворяет кредо художника. Почему животные льнут здесь к человеку? Потому, что от него они ожидают только любви, только добра. Для Джемала Хуцишвили человек живет с природой в полной душевной гармонии. Портрет женщины гармонически сочетается с чудесным летним ландшафтом, который становится символом родины и по-весеннему вечно цветущей молодости. Человек мудр и добр, просто добр. Укрепление этой присущей народу веры, полное уверенности и в то же время требовательности напоминание об этом волнует Джемала Хуцишвили прежде всего.

Мы оба застываем в молчании. Под влиянием этой человечности…

Потайной подвал