Лаперуз знал об этом и хотел, чтобы ни один французский Хоксуорт не поступил с ним так же. Он не возражал против тщательного редактирования, но не желал, чтобы его приукрашивали. Он писал на превосходном французском, чтение его повествовательной прозы доставляет одно удовольствие. Ее ясность, образность и плавность вполне согласуются с изящными традициями этого языка. Но поскольку существовала вероятность, что часть описания его путешествия будет издана прежде его возвращения, он не желал, чтобы его рукописи передали кому-либо, кто нарядит их в пышные одежды, и написал следующее письмо:
«Если мой дневник опубликуют до моего возвращения, я прошу, чтобы его редактирование ни в коем случае не доверяли литератору. Ибо последний либо пожертвует в угоду красивому слогу точными терминами, предпочтительными для моряка и ученого, потому что они покажутся ему грубыми и варварскими, либо, отбросив все навигационные и астрономические подробности и пытаясь создать увлекательный роман, допустит ошибки (обусловленные тем, что его образование не позволило ему приобрести соответствующие знания), которые могут оказаться роковыми для тех, кто последует за мной. Но выберите редактора, сведущего в точных науках, который способен вычислять и сравнивать мои данные с данными других мореплавателей, который сможет исправить не замеченные мной ошибки и убережется от введения новых. Такой редактор сохранит содержание работы, не опустит ничего существенного, изложит технические подробности грубым и резким, но точным языком моряка и хорошо справится со своей задачей — дополнить меня и издать мой труд так, как это сделал бы я сам».
Это письмо — довольно своеобразный плод изучения Лаперузом трудов Кука, которое можно проиллюстрировать и другими примерами. Влияние великого английского первооткрывателя тем более поразительно, если мы вспомним, что до Лаперуза в Южных морях уже побывали французские мореплаватели: старший Бугенвиль, открыватель островов Мореплавателей, Марион-Дюфрен, которого в 1772 году убили и съели маори, Сюрвиль, посетивший Новую Зеландию, — упомянем лишь троих. Лаперуз знал и помнил о них, однако они мало чему могли научить его. Он был воспитан в школе Кука, и это прекрасный повод к тому, чтобы англичане и, в особенности, австралийцы относились к нему с особым вниманием.
Катастрофический конец экспедиции Лаперуза, когда он еще не успел выполнить свое задание, помешал ему как первооткрывателю вполне воспользоваться имевшимися возможностями. Как мы уже отмечали, если бы Лаперуз завершил свое плавание, именно он, по всей вероятности, в 1788 году нанес бы на карту южное побережье Австралии. Но и та работа, которую он успел проделать, немаловажна. Лаперуз, бесспорно, обладал истинным духом первооткрывателя. Когда начался этот этап его карьеры, он уже был опытным моряком. Он был разносторонне начитан в литературе о путешествиях, богато одарен интеллектуально, наблюдателен, смел и настойчив. У французов не было более великого моряка, чем Лаперуз.
Де Лессепс, участвовавший в экспедиции до отбытия с Камчатки, оставил краткую, но замечательную характеристику этого человека: «Он был совершенным джентльменом, непревзойденно утонченным и остроумным, и обладал всеми очаровательными манерами, присущими восемнадцатому столетию. С низшими чинами он всегда был столь же любезен, как и с офицерами». Этот же автор сообщает нам, что Людовик XVI доверил Лаперузу командование экспедицией, потому что у него была репутация самого способного моряка на всем французском флоте.
Конечно же, тот, в память о ком высится колонна на берегу Ботанического залива, не был обычным человеком. Этот монумент возведен на средства французского правительства бароном де Бугенвилем в 1825 году и служит напоминанием не только о прекрасной личности, прожившей яркую, насыщенную и мужественную жизнь, но и о веренице исторических событий, оказавших огромное влияние на исследование и заселение Австралии.
Дневник экспедиции
Глава I
Август — ноябрь 1785