Путешествие Руфи. Предыстория «Унесенных ветром» Маргарет Митчелл

– Хорошо, что Скарлетт выбирается из дому. Она кажется такой несчастной.

– Да.

Мисс Эллен вздохнула:

– Бедное дитя. Всего неделю провела с мужем перед его отъездом.

Мне не пришлось ничего отвечать, потому что в этот момент Роза принесла поднос с белым заварочным чайником и синей чашкой для мисс Эллен. Эту синюю чашку она хранила в застеклённом шкафчике в гостиной, и никто не пил из неё, кроме мисс Эллен.

– Скарлетт – любимица мистера О’Хары, – сказала мисс Эллен.

– Да.

– Последняя мамина чашка, – заметила мисс Эллен, поднося её к свету. – Как же не хочется её потерять.

– Этот сервиз был у вашей мамы ещё в Сан-Доминго. Они с капитаном Форнье привезли его из Франции.

– Сколько тебе было лет?

– Не знаю. В Сан-Доминго не отмечают дней рождения.

– Ты что-нибудь помнишь?

– Ki kote pitit-la?

– Это по-французски?

– По-креольски. Моя мама играла со мной в эту игру. Но я больше не говорю по-креольски.

– А твоя мама…

– Я не помню её. Только эта игра в памяти и осталась.

– Конечно…

– Я была совсем маленькой, миссас, когда капитан Форнье нашёл меня. Можно сказать, капитан Форнье – первое моё воспоминание.

Я расстроилась, но старалась не показывать этого. Мне не хотелось ничего вспоминать.

– Капитан Форнье погиб из-за вопроса чести…

– Это просто одна из глупостей, которым белые джентльмены придают значение!

– Руфь, поруганная честь…

– Должна быть восстановлена. Белые всегда так говорят. Знаете, что я думаю? По-моему, честь – это изобретение дьявола, число 666, Зверь Апокалипсиса!

– Честь джентльмена…

– А как цветные обходятся без неё?

Ответ вертелся у неё на языке, но не слетал с губ. Мисс Эллен налила себе чаю. Ложка звякнула о стенку чашки.

– Хотелось бы знать, будет ли Скарлетт счастлива.

Я отхлебнула воды.

– Руфь, ты лучше всех знаешь мою дочь.

– Да, так и есть. Я знала вашу мать, и вас, и мисс Скарлетт и, Бог даст, узнаю и её детей.

– Так что же?

Нянюшки не говорят того, что знают. Нянюшки никогда не говорят этого. Но я сказала. Не знаю почему, но я проговорилась:

– Скарлетт не хотела связывать свою жизнь с Чарльзом Гамильтоном. Она вышла замуж назло Эшли Уилксу.

Чашка в руках мисс Эллен задрожала, звеня о блюдце.

– Мамушка!

– Да, миссас. Хотите, чтобы я выдала ещё чего-нибудь? Так я скажу.

– Разве я когда-нибудь искала что-либо, кроме истины?

Я держала всё в себе. Мне нужно было время, чтобы собраться с мыслями. Слишком долго я носила это внутри. Но мисс Эллен была нетерпелива:

– Руфь…

– Вы похожи на большинство женщин. Вы знаете, что я хочу сказать, и не останавливаете меня.

– Будет ли счастлива моя дочь?

– У Чарльза Гамильтона хорошее воспитание и много денег, но он не пара для мисс Скарлетт. Вельзевул убил бы его в мгновение ока. Чарльз недолго проживёт на этом свете.

После этих слов мисс Эллен узнала всё, что хотела, а остальное пустила на самотёк.

– Ну вот, теперь вы знаете, – сказала я, и это ей не понравилось.

Горячее своенравие поднялось во мне, и я сказала:

– Я вижу будущее, мисс Эллен. Мне не хочется, но видения являются сами собой.

– А, – отозвалась она. – Чудесная весна, правда, Мамушка? Лучше и припомнить не могу.

Но я никак не могла соскочить с больной темы.

– Однажды мисс Скарлетт сойдётся с Реттом Батлером, – сказала я. – Они из одного теста. Может, они будут брыкаться, задираться и воевать друг с другом, но они – две половинки одной разбитой тарелки. Только она станет целой, если склеить осколки.

Она улыбнулась, словно я что-то напутала в своих пророчествах:

– Господин Батлер – негодяй, Мамушка.

Я посмотрела ей прямо в глаза:

– Господин Батлер очень похож на господина Филиппа. Для него не существует различий между Богом и Дьяволом.

Улыбка сошла с её лица.

– Филипп погиб из-за вопроса чести, – начала защищаться она. – По крайней мере, его не повесили.

Я задохнулась от этих слов. Всё закружилось у меня перед глазами: голубое небо, зелёная трава, серый крашеный пол крыльца.

– Как вы узнали?.. Как вы узнали о?..

– Филипп дружил с Джеком Раванелем, Руфь. Они были большими друзьями. Наверное, тебе не хотелось бы об этом знать. Не хотелось бы знать, что Филипп восхищался твоим мужем.

Я хватала ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег.

– Филипп говорил, что, если бы даже их позиции были противоположны, он бы стал мятежником, как Джеху Глен. «Дайте мне волю…

– …иль дайте мне смерть». И зачастую дают смерть.

Я так разнервничалась, что едва понимала, что говорю.

Эллен тоже приходилось нелегко, поэтому она помолчала, прежде чем сказать:

– Да.

Рука у неё дрожала, и она осторожно поставила чашку.

– Филипп был наполовину индеец. Его дед сражался против нас на Хосшу-Бенд.

Я кивнула:

– К моменту своей смерти он был всего лишь мальчишкой. Отец его умер, и Филипп остался единственным мужчиной в семье.

Эллен смотрела куда-то мимо меня:

– Порой мне что-то напоминает его: тень странной формы, тёплый весенний дождь, неожиданный взрыв детского смеха. И эти воспоминания неизменно застают меня врасплох, и… меня пронзает острая боль, когда я вспоминаю своего Филиппа.

– Духи держатся рядом с теми, кого они любят. Они только и ждут, чтобы мы с ними воссоединились.