– Джентльмены, – продолжал аукционер, – прошу внимания. На продажу выставляется домашняя прислуга! Около двадцати лет от роду, опытная няня и служанка с отменным здоровьем, послушная и работящая. Читать не умеет, посему не прочла ни одного мятежного слова ни на одном языке, джентльмены! За всю жизнь ни дня не болела. Имеется ребёнок пяти лет, хорошо воспитан, без шрамов и болячек, что доказывает здоровую производительность матери. По одной или вдвоём: сколько за пару? Двести пятьдесят долларов? Очень хорошо, сэр, начнём с двухсот пятидесяти. Мистер Смоллс предлагает двести пятьдесят. Выгодная покупка, джентльмены. Двести пятьдесят? Посмотрите на эти глаза, на это стройное тело. Кто больше? Двести шестьдесят? Эта девица украсит вашу спальню, э-э, наводя там порядок.
Раздались понимающие смешки.
– Вы, сэр! Двести шестьдесят. Кто больше? Кто даст двести семьдесят пять? Джентльмены, да эта служанка стоит все пятьсот! Итак! Двести восемьдесят за лучшую няню в Низинах! Только представьте, как ваши жёны будут благодарны за её услуги!
Он сделал выразительный акцент на последнем слове, вызвав очередной приступ сального смеха.
– Продать их за двести восемьдесят? Триста! Благодарю вас, сэр, триста…
В этот момент вперёд выдвинулся какой-то мужлан.
– Она из банды мятежников. Её мужа во вторник повесили. Эта сучка спала с ним, обдумывая, как бы перерезать глотки белым! Они вместе с сатаной Веси только и думали об этом. Вы считаете, сэр, что моя жена скажет мне спасибо за то, что эта гадюка сомнёт белоснежные манишки наших невинных малюток?
Позади толпы показались всадники. Больше настроенные развлечься, чем торговаться, они то и дело прикладывались к фляге и на всякий случай прижимались к седлу.
– Сэр! – рявкнул аукционер на простоватого нарушителя спокойствия. – Будьте так любезны! Цена триста долларов…
– Чёрта с два! – выкрикнул высокий покупатель. – Почему вы не сообщили, что она из шайки Веси?
– Сэр, я только что продал двух послушных рабов, замешанных в том ужасном деле. Все рабы были тщательно проверены, и их непричастность к заговору Веси доказана. Не считая их собственных соображений – без всякой агитации, – наши негры всем довольны и почтительны. Эта женщина прислуживала в лучших домах Саванны и Чарлстона. Она не Иуда! Ни одна женщина не была замешана в заговоре Веси! Как бы их допустили? Разве женщины – не слабые существа?
Покупатель, предложивший триста долларов, развернулся и пошёл прочь. Один из новоприбывших всадников спешился, чтобы вытряхнуть камешки из сапога, пока его приятели наперебой давали советы.
Аукционер не первый раз сталкивался с обвинениями в причастности рабов к Веси. Он поджал губы.
– Женщина, повернись спиной и сними рубашку.
Тонкая рубашка соскользнула с тела Руфи, словно лёгкий ветерок. Рабы, стоявшие к ней лицом, потупились.
– Вы видите хоть один шрам на её спине? – выкрикнул аукционер. – Её хоть раз секли? Нет! И я скажу вам почему. Потому что мятежником был её муж, а эта женщина знает своё место! Оборотись-ка к нам лицом.
Какие-то юнцы захихикали. Кто-то грубо расхохотался.
– У этой девки, может, недостаточно светлая кожа для привередливых покупателей, но я наслышан от искушённых джентльменов, что во тьме черноты не видать. Я остановился на трёхстах. Начнём сначала. Кто даст двести пятьдесят долларов за эту молодую негритянку с ребёнком? Двести пятьдесят? Кто?
– Даю сорок за девчонку! – выкрикнул тот самый докучливый мужлан. – Моя кухарка потеряла ребёнка, а мне надоело слушать её вой по этому поводу.
– Итак, сорок, сорок. Вы, сэр, там, позади. Даёте сорок пять? Ну тогда сорок. Продано номеру шестнадцать. Сэр, мой помощник, мистер Маллен, возьмёт деньги и выпишет вам чек.
У Руфи онемела рука, и она даже не почувствовала, как ручонка Мартины выскользнула из ладони. Она не слышала плач Мартины. Не видела, как она уходит. Руфь научилась держать себя: все чувства застыли внутри настолько, что она ничего не ощущала, не слышала и не видела.
За несколько страшных мгновений сердце её навсегда покрылось рубцами.
– Уже полдень, мистер Смитерс! – выкрикнул какой-то белый господин. – Я пришёл купить себе лошадь. Когда, чёрт побери, приступим к лошадям?
– Спокойно, Джек. Продам негров, потом займёмся лошадьми.
– Что за чёрт! Проклятье! – Полковник Джек слез с седла и пробился сквозь толпу. – Смитерс, ты самый что ни на есть… Руфь! Бог мой, это ты! Что здесь творится, чёрт возьми?
– Мартина, – прошептала Руфь.
– Проклятье. Проклятье. Фрэнсис знает об этом?
Руфь помотала головой.
Джек, открыв кошелёк, сунул пальцы меж банкнот.
– Смитерс, сколько у меня там по кредиту?
– Джек…
– Сколько я тебе должен?
– Ты же так и не уладил вопрос с той гнедой кобылой. Помнишь? С белыми передними ногами. И за того чёрного жеребёнка, которого ты купил в декабре, не расплатился. И ты, и я отлично знаем, что ты украл того жеребца.
– Украл? Смитерс, ты называешь Джека Раванеля, – полковник ткнул себя в грудь, – конокрадом?
Приятели Джека рассмеялись, а тот, кто держал его лошадь, заметил:
– Да провалиться мне на месте, если это не так.