Путешествие с Чарли в поисках Америки

Животное оставляет после себя на лежке смятую траву, следы, а то и помет, но человек, проведя одну ночь в комнате, запечатлевает в ней свой характер, свою биографию, свое недавнее прошлое, а иногда и свои планы и надежды на будущее. Больше того, личность человеческая, по-моему, пропитывает собой стены жилья, а они лишь постепенно расстаются с ней. Очень возможно, что этим объясняется появление призраков и прочие чудеса. Мои выводы могут быть ошибочны, но мой нюх вряд ли меня обманывает, и я умею распознавать человека до следам, которые он оставляет после себя. Кроме того, я люблю всюду совать свой нос и не стыжусь признаться в этом. Я не пройду мимо незанавешенного окна, не заглянув туда, не упущу случая прислушаться к разговору, который совершенно меня не касается. Такое свойство характера ничего не стоит оправдать и даже облагородить ссылкой на то, будто писатель должен интересоваться людьми, но я подозреваю, что меня просто одолевает любопытство.

Сидя в неприбранном гостиничном номере, я видел, как Одинокий Гарри начинает обретать форму, занимать место в пространстве. Человек, недавно выехавший из этой комнаты, угадывался по тем частичкам своей персоны, которые он оставил после себя. Конечно, даже Чарли с его не столь уж совершенным носом вынюхал бы здесь гораздо больше. Но Чарли сидел в собачнике в ожидании стрижки. Как бы там ни было, Гарри для меня — существо вполне реальное, подобно любому из моих знакомых, даже реальнее многих из них. В нем нет никаких исключительных черт: напротив, он принадлежит к довольно многочисленной группе людей. Следовательно, его личность представляет собой интерес для каждого, кто изучает Америку. Но чтобы кое-кто из мужчин не встревожился, разрешите мне сказать, прежде чем я начну склеивать этого Гарри по кусочкам, что на самом деле зовут его по-другому. Он живет в Уэстпорте, штат Коннектикут. Этот факт установлен по меткам прачечной, отколотым с его рубашек. Обычно человек отдает рубашки в стирку по месту жительства. Подозреваю, впрочем, что на работу он ездит в Нью-Йорк. Поездка в Чикаго была посвящена в основном делам, но с присовокуплением кое-каких традиционных утех. Его фамилию я узнал потому, что он испещрил гостиничную почтовую бумагу своей подписью, каждый раз слегка меняя ее наклон. Из этого можно заключить, что он не очень-то уверен в твердости своего положения в деловом мире, и о том же самом говорили и некоторые другие признаки.

Гарри начал писать письмо жене, которое тоже очутилось в корзине для бумаг.

«Дорогая! У меня все о’кэй. Звонил твоей тетке, но там никто не ответил. Как жаль, что ты не со мной. Одному мне так одиноко в Чикаго. Ты забыла положить в чемодан мои запонки. Пришлось купить пару дешевых у „Маршал Филд“. Пишу тебе в ожидании К.Е. Надеюсь, он принесет с собой конт…»

Хорошо, что «дорогая» не приехала к Гарри сюрпризом, чтобы ему не было так одиноко в Чикаго. В гости к нему пожаловал не К.Е. с контрактом. Она была брюнетка и употребляла очень бледную губную помаду — окурки сигарет в пепельнице и краешек стакана из-под виски с содовой. Они пили «Джек Дэниэл» — пустая бутылка, шесть бутылок из-под содовой и ведерко с растаявшим льдом. Она была сильно надушена и на ночь не осталась — вторая подушка не смята, кроме того, отсутствие губной помады на косметических бумажных салфетках.

Мне хочется думать, что ее звали Люсиль — сам не знаю почему. Может потому, что ее и вправду так зовут. Она дамочка из нервных — курила его сигареты с мундштуком и фильтром, но выкуривала каждую не больше чем на треть, хватала другую и не тушила их, как следует, а тыкала в пепельницу, мохрявя концы. На Люсиль была миниатюрная шляпка-менингитка — из тех, что прикалывают к волосам маленькими гребенками. Одна гребенка выпала из ее прически. Эта гребеночка и заколка, валявшиеся около кровати, подсказали мне, что Люсиль брюнетка. Не берусь судить, профессионалка она или нет, но опыта ей, видимо, не занимать стать. Чувствуется в Люсиль эдакая элегантная деловитость. Она не так уж много всего набросала в номере, как это могла бы сделать дилетантка. И не напилась. Стакан ее был пуст, но от вазы с красными розами — администрация не щадит затрат — попахивало «Джеком Дэниэлом», что не пошло цветам на пользу.

Интересно, о чем же Люсиль и Гарри говорили? Может быть, она несколько скрасила его одиночество? Сомнительно! Оба они, по всей вероятности, делали то, что от них и ожидалось. Гарри не следовало бы столько пить. Желудок у него уже не тот — обертки от пилюль в корзине для бумаг. Работа у Гарри, видимо, нервная, что и сказывается на желудке. Бутылку он, судя по всему, прикончил уже после ухода Люсиль. А утром встал с головной болью — два станиолевых тюбика из-под таблеток «бромосельтерской» в ванной.