Путешествие с Даниилом Андреевым. Книга о поэте-вестнике

Уже в сравнительно раннем, не вошедшем в «Русские боги» цикле «Лесная кровь» (1936–1950), в стихотворении «И вера нас не пустит, а не злоба…» мотив, традиционный для духовной поэзии и, так или иначе, также восходящий к Псалтири и к Евангелию от Иоанна (6, 5 и др.), органичен в его поэтическом мироздании. Образ Христа в нем литургически осмыслен и убеждает тою подлинностью чувства, которая проявляется прежде всего в интонационной энергии и которую имитировать невозможно:

О, да: песок рассыпчатый и белый
И ягоды у каждого куста
Есть вечно созидаемое тело
Всемирного, предвечного Христа.
Березою растет Он и кристаллом,
Он спит в земле, как руды и зерно, —
Вот почему Своею плотью звал Он
Пречистый хлеб и мудрое вино.
И в каждой искре счастья и страданья
Живых творений Своего Отца
Таится Он, распятый в мирозданье,
Единый без начала и конца.

И у Державина, не столько в оде «Христос», сколько в оде «Бог», где мы обнаруживаем те же опорные образы, что и у Андреева: песок («сочесть пески»), кристалл («рдяных кристалей громады»), искры, и у Хераскова, в его известнейшем «Сколь славен наш Господь в Сионе…» («Велик Он в небесах на троне / В былинках на земле велик! / Везде, Господь, везде Ты славен…») поэтически осмысляется Божье присутствие в постигаемом человеком мире. Этот мотив продолжен и духовной поэзией XIX века. В духе времени, не без публицистической риторики он возникает, например, у Федора Глинки в стихотворении «Христос везде» (1854?):

Христос везде: в лучах денницы
Он входит, Тихим и Святым,
В приют сирот, во двор вдовицы
И золотит затвор темницы
Небесным золотом Своим…
Христом живем, Христос нас носит.
Пловцы, наш Океан Христос…[27]

Космогонический, с большой буквы Океан в этом декламационном строе может быть, конечно, лишь аллегорическим.

Но тот же мотив, совсем по — иному, правда, и в совсем иные времена (1946 год!), прозвучал у Ахматовой. Прозвучал с весомостью точного, высокого и пережитого слова, стремящегося к библейскому лаконизму:

В каждом древе распятый Христос,
В каждом колосе тело Христово…

Внутренне близок ахматовскому пафос Даниила Андреева, но его стихия не столько в лирическом переживании, сколько в осознании и утверждении собственного, мистико — поэтического образа мироздания. Это мировидение, противоречивое со строгой религиозной точки зрения, включило в себя кроме православной традиции и собственный мистический опыт, и увлечения времени (прежде всего индуизмом), но нашло выражение в удивительно цельной мифопоэтической модели вселенной.

Христос Андреева, увиденный в чувственно переживаемой земной действительности и одновременно в мистическом мироздании («распятый в мирозданье»), напоминает и образ Спасителя, парящий в куполе православного храма, и необычный вселенский ракурс распятия Сальвадора Дали.

Очевидная проповедническо — лирическая, почти риторическая интонация Андреева вызвана и тем, что он вынужден полемизировать не только с атеистическим хором, но и говорить об открывшемся ему всем, кто этого не видел, кто, с точки зрения поэта, попросту мистически слеп. Он вынужден говорить так, как бы говорил зрячий со слепыми от рождения, заново выстраивая все логические связи мыслимого целого, данного в ощущениях лишь ему одному. Эта-то задача и порождает зачастую риторизм его стихотворных описаний, определяя не только его поэтику, но и, в некотором смысле, заставляет его писать целый трактат — «Розу Мира».

В своих вступительных заметках к одному из первых вариантов поэтического ансамбля он определяет свой художественный метод как «сквозящий реализм» или «метареализм», сущность которого в том, что за изображаемой физической реальностью поэт видит и передает реальность мистическую. В своем методе Андреев, вольно или невольно, во многом основывается на поэтике духовной поэзии, что особенно явно в его стихотворениях на ее традиционные темы.

В стихотворении, открывающем цикл «Дом Пресвятой Богородицы», звучит удивительно точная, молитвенно сдержанная интонация:

Песнею архангелов стихирной
Вечер озаряется, как храм,
И ступени лестницы всемирной
Тихо разверзаются глазам.
Больше нет того, что было тленно:
Завершится ход святых минут —
И ученики, склонив колена,
К ложу опустевшему придут.