Путешествие с Даниилом Андреевым. Книга о поэте-вестнике

Парк на Соборной горе над Десной — самое замечательное место Трубчевска. В нем и вокруг него столпились все десять трубчевских веков с их былями, оставившими свои позатоптанные следы и пораскиданные камни, с их странным образом уцелевшими преданиями. Хотя и от них, как от глиняных горшков, остались большей частью осколки, россыпи которых находили здесь археологи. У самого входа в парк, слева, вросли в землю таинственные останки костела, поставленного в те времена, когда город по Деулинскому договору принадлежал Польше. Но только возвели стены костела — Трубчевск опять стал русским, а костел православным храмом Преображения. Это справедливо еще и потому, что в фундамент поляки положили плиты с трубчевского погоста. Храм Преображения не раз достраивался и перестраивался, пока его не порушили. Хранящие сверху серо — белёсый след штукатурки, стоят обочь неоткрывающихся дверей небольшие колонны, держат остаток стен. В их искрошенном красно — пепельном кирпиче теряются следующие пары колонн. Только взгляд, тянущийся в пустоту небес, невольно дорисовывает бывшую колокольню.

А над входом в парк, на воротах, висит герб Трубчевска. На нем изображены «в золотом поле три натурального цвета дули, каковыми сей город славится». В запамятованные времена трубчевские «озимые» дули, замечательные не только вкусом, но и тем, что лежат до нового урожая, поставлялись на царский стол. Я их, правда, не видел, не пробовал, может быть, до сих пор они подаются лишь к царскому столу.

Наши недавние не годы — пятилетки оставили здесь свой, мерцающий свежей краской след. Он не только в остатках наглядной агитации. Направо от входа, невдали от туалета, над скромными клумбами возвышался нелепо огромный бюст крестного отца Даниила Андреева — Горького. Выкрашенный серебрянкой, большеголовый, он напоминал одно из тех демонических существ, которых увидел на изнанке мира и так зримо описал крестник «пролетарского» писателя.

В Брянском литературном музее я видел не менее странный гипсовый бюст самого Даниила Андреева, мало отличимый и чертами, и писательской осанкой от соседствующего бюста партийного публициста Грибачева, чье родное село Лопушь мы миновали по пути в Трубчевск.

Но дальше, за высокими липами светится Свято — Троицкий собор. Он поставлен над деснянской кручей, видимо, в самом начале XVI века на месте еще более древнего храма и помнит то, что люди давным — давно позабыли. Помнит, что был при поляках костелом, знает про все достройки и перестройки. А может быть, помнит живыми князей Трубецких, тех, что его поставили, тех, что легли в его усыпальницу. С того бока собора, что обращен к Десне, когда‑то был деревянный придел, про который недавние реставраторы почему‑то забыли. Там чернеется скромная дверь в толстостенную сводчатую крипту, к могилам Трубецких. На самом древнем надгробии обрамленная таинственной клинчатой насечкой надпись: «Лета 7028 генваря в 5 день креста… (ра)б Божий князь Иван Трубецкой». Под одной из плит лежит последний удельный князь не только Трубчевска, а и всея Руси — Андрей Иванович Трубецкой, «во иноцех Андреян».

Княжеские надгробия привозили из Москвы, под Трубчевском белого камня нет. И камнерезы над ними трудились московские. В последний мой приезд рассказали, что недавно одну из четырнадцати княжеских плит утащили. Увы, и это бывало. Триста лет назад «ободрал» трубчевский стрелец Лукашка Ратный гроб князя Петра Трубецкого, за что царь Алексей Михайлович повелел того Лукашку «бить кнутом нещадно на козле».

Род Трубецких, имя получивший от Трубчевска, называвшегося некогда Трубецком, здесь правил, здесь у засечной черты воевал, в Смутное время вместе с городом переходил к полякам и возвращался под Русь, здесь упокаивался под белокаменными плитами. Веками Трубецкие были военачальниками и государственными мужами, людьми действия, а ближе к нашему времени стали людьми мысли. Мыслители стали нужней России?

Кто не помнит Трубецкого — декабриста и его княгиню, воспетую Некрасовым? Философа Сергея Николаевича Трубецкого, помянутого в «Розе Мира»? Прихотливо — вдохновенного ваятеля Паоло Трубецкого? Евразийца Николая Сергеевича Трубецкого, размышлявшего и о «Слове о полку», писавшего и о попытках «синтеза» религий Индии с христианством, правда, совсем иначе, чем автор «Розы Мира»?

Вышедший из Литвы, восходящий к Гедимину род Трубецких, род фельдмаршалов и монахов, министров и философов, шесть веков служивший России, опять, пусть не весь, ушел за ее западные границы. А оставшиеся расстреливались, отправлялись в лагеря, ссылки. Некоторые все‑таки выжили. Кто же стал нужен России?

Кроме Трубецких в истории Трубчевска не столь уж много громких фамилий. Но вот любопытно, что в петровские времена воеводою в Трубчевске был стольник Афанасий Семенович Шеншин, наверное, предок Афанасия Фета, поэта, очень любимого Даниилом Андреевым. И ведь с орловскими Шеншиными состояли в родстве Карповы, к которым восходят Андреевы. Николай Иванович Андреев, дед Даниила, это известно, незаконный сын помещика Карпова.