Путешествие с Даниилом Андреевым. Книга о поэте-вестнике

В златой являлся порфире Всходяще солнце…[16]

У Андреева:

Отрезок вьющейся в мирах дороги.
Не жди кромешной тьмы заокошечной:
Миры — бесчисленны
и тропы многи…

У Хераскова:

Светилам круги сделав многи,
Им перстом показал дороги…[17]

У Державина:

Светил воззженных миллионы
В неизмеримости текут…[18]

У Андреева:

Как сверканье ста солнц на реке…

У Державина:

Как солнце в малой капле вод…[19]

У Андреева:

Там над сменой моих новоселий,
Над рожденьями форм надстоя,
Пребывает и блещет доселе
Мое богосыновнее Я;
И мое — и твое — и любого,
Чья душа — только малый ковчег;
Всех, чью суть оторочило слово
Ослепительное: человек.

У Хераскова:

Подобно вижу Человека:
В его вникаю существо:
О коль творение драгое!
В нем скрыто бытие другое:
И там сияет Божество!
И в лике Серафимов, будет
Сиять безгрешный Человек…[20]

Подобные примеры (их легко умножить) показывают прямую связь поэзии Даниила Андреева, проявляющуюся на разных стилистических и семантических уровнях, с традициями духовной поэзии.

Попробуем вчитаться в одно из стихотворений Андреева, на первый взгляд, не очень‑то с ними связанное. Это стихотворение «Заходящему солнцу» (1931–1950) из цикла «Сквозь природу»:

Как друзья жениха у преддверия брачного пира,
Облекаются боги в пурпуровые облака…
Все покоится в неге, в лучах упованья и мира —
Небо, кручи, река.
И великим Влюбленным, спеша на свидание
с Ночью,
Златоликий Атон опускает стопу за холмы —
Дивный сын мирозданья, блаженства и сил
средоточье,
Полный счастья, как мы.
Поднимает земля несравненную чашу с дарами —
Благовонья, туманы и ранней росы жемчуга…
В красноватой парче, как священники
в праздничном храме,
Розовеют стада.
Вечер был совершенен — и будет вся ночь
совершенной,
В полнолунных лучах, без томленья, скорбей
и утрат,
Да хранит тебя Бог, о прекраснейший светоч
вселенной,
Наш блистающий брат!

Этот гимн заходящему солнцу при первом прочтении кажется чрезмерно книжным. Правда, в цикле он не случаен. Ему предшествует еще одно стихотворение о закатном солнце: «Есть праздник у русской природы…», стихотворение с более выразительной пластикой и живым лирическим трепетом. В нем уже дан образ не только «огненного шара», но и явления одухотворенной вселенной, которое -

Беззнойно, безгневно, эфирно —
Архангельский лик наяву.

А в последующем стихотворении — «Соловьиная ночь» — изображается «чуткий сон бытия». Потому несомненно, что для поэта гимн «Заходящему солнцу» — необходимое и существенное звено цикла.

Уже первая строка в стихотворении «Заходящему солнцу» не красивость, а прямая отсылка к Псалтири, к 18–му псалму, в котором солнце «выходит как жених из брачного чертога». Псалом этот начинается словами «Небеса проповедуют Славу Божию и о делах рук Его вещает твердь». И Андреев всем стихотворением говорит о красоте и совершенстве вселенной.

18–й псалом не однажды перекладывался русскими поэтами, среди которых Симеон Полоцкий, Тредиаковский, Сумароков, Державин, Костров, Бороздна, Федор Глинка, а уже к концу XIX века — Бальмонт[21].

Державинское переложение озаглавлено — «Доказательство творческого бытия». В нем утверждается, что главное в этом доказательстве — строй и красота мира. Пафос Даниила Андреева, хоть и родственен державинскому, другой. Это пафос одухотворения мира, пафос восхищения единством творения и Творца, бытие которого не требует доказательств, оно самоочевидно.

У Державина изобразительный фокус стихотворения в центральной строфе:

Се чертог горит в зыбях эфира,
Солнце блещет, как жених,
Как герой грядет к победам мира,
Мещет огнь очей своих.[22]