Путешествие с дикими гусями (СИ)

Даже не помню, как оказался в коридоре. Уфф, никакого Яна! Ладно, если бы не скорая помощь косоглазого, я, может, так и остался бы ночевать в спортзале – или уж кирпичей бы наложил по дороге оттуда, это точно. А вышло все легко и изящно, как пробка из шампанского.

Я сбавил шаг, чтоб народ не пугать, потихоньку стянул чалму, но краску с лица пока стирать не стал – все-таки маскировка. Думал, вот щас на улицу выйдем, и я спокойно так – шмыг-шмыг и к корпусу. Как бы не так. Румыны с Лешкой будто специально меня поджидали. Георг с Тома зацепили под ручки, как лучшие друганы, а шестерка их от важности прямо захлебывается:

- Тебя тут один человек ждет. Так что давай с нами.

Я уперся ногами в пол, хотя, по ходу, они уже в желе превратились.

- Говорит, ты его на...бал.

Блин, я чуть на месте не сдох от такого юмора. Это кто кого на...бал-то?! Ладно, ребята, давайте по-хорошему.

- Леш, слушай, а пусть он ждет там до х...евых седин и турецкой пасхи. Вы меня искали, не нашли. Он вам ничего не сделает. А вот мне – очень даже. Скажи парням, чтоб отпустили, будь человеком!

У Лехи глаза стали большие-пребольшие, а лоб прорезала вертикальная морщина – наверное, извилина напряглась. Единственная. Как это так – немой и заговорил! Даже румын моя речь впечатлила, жаль только держали меня по-прежнему крепко. Леха чего-то им перевел, но они только поржали, перекинулись парой слов, как харкнули, и к дверям меня потащили.

- Не отпустят они, - потрусил рядом Лешка. – Они думают, из-за тебя черножопые от нас подорвали. Теперь траву брать негде. То есть, говорят, Хамид со второго корпуса тоже барыжит, но у него, с...ки, дорого. А когда ты говорить научился?

Я чуть не взвыл. То есть мне теперь из-за петрушки их гребаной в могилу ложиться?! Ха! Жаль, у меня полотенца под рукой нету. Зато есть кое-что другое. Пожестче. Стальное и с острыми краями. Брелок, на котором болтался электронный ключ – усыпанная стразами буква «М».

Я перестал упираться, подался чуть вперед и развернулся в сторону Георга. Тома, ясно дело, потянул меня обратно, чем удобно подставился. Наверное, парень даже не понял, что лягнуло его по яйцам, а потом в коленку. Об этом у него появилось время подумать, пока он валялся на полу. И смотрел, как щеку Георга вспарывают две параллельные кровавые полосы – до мяса. Румын заорал и попер на меня. Я махнул перед собой кулаком с брелоком, зажатым так, чтобы острия «М» торчали между пальцами. Георг отшатнулся, но Тома уже прочухался и подбирался сзади. И еще Лехе орал – явно, чтоб тот не стоял дубом, а подключался к событиям.

Пацаны вокруг, почуяв, что махач грядет эпический, забыли о жрачке. Наоборот, теперь с улицы пер народ, заметивший кровищу сквозь стеклянную дверь. А то их на вторую часть представления не пригласили! Нет, чтоб помочь, с...ки!

Я поднырнул под руку Тома и сунул брелоком ему в ребра. Что-то сдавило мое запястье и вывернуло, ключ со звоном брякнулся на пол. Ну все, хана мне! Щас Георг точно руку сломает. В глазах уже темнело от боли, когда я заметил возвышающуюся над головами орущих пацанов черную макушку в короне.

- Абдулкади-ир! – со всей мочи завопил я.

Человеческие волны расступились, и на сцену царственно вступил Ирод. Хватка на моей руке внезапно разжалась. Я обернулся. Георг сидел на полу, тряся головой. Тома с Лешкой нервно переглядывались – рядом с Абдулкадиром выросли иракец и Ахмед с очень недобро сжатыми кулаками. Расклад стал четверо против троих. Воспользовавшись временным затишьем, я присел и подобрал ключ. Не успел встать, как волны над моей головой сомкнулись.

Когда я дополз до двери, колошматили, по ходу, уже все и всех: арабы румын, румыны узкоглазых, негры арабов... Учителя обмирали по стеночкам, кто-то успел запереться в спортзале. Розовые волосья Милы развивались в эпицентре, как флаг революции – кажется, девчонка успела взобраться кому-то на плечи и визжала, как баньши, предрекающая чью-то кончину. Хоть бы не мою...

Не дожидаясь исхода побоища, я тихонько выскользнул на улицу.

Черная дыра. Германия

Лачо забрал нас с вокзала сразу после шести. Радости моей не было границ. Сейчас бы я не только сожрал желтую комковатую кашу, я бы еще и миску после нее вылизал. А потом залез бы в обжигающе горячий душ, чтобы смыть с себя кислый запах чужого пота и спермы, который, казалось, пропитал меня насквозь. Даже вонь и грязь Франкенштейнова логова меня больше не пугали: ведь там поджидал мягкий матрас, на котором можно свернуться в комочек, притвориться, что этого дня просто не было, и забыться сном.