Путешествие с трупом

Она раскрывает свои лазурные глазки, в которых читается непонимание, такое же фальшивое, как бриллианты в колье вашей тещи.

– Зачем? – спрашивает она.

– Как зачем, моя прелесть? Чтобы остаться с вами тет-а-тет...

Она краснеет до корней волос, что ей очень идет.

– Поскольку людей, с которыми вы только что познакомились, надо как-то называть, я мысленно окрестил вас Мисс Автостоп, но уверен, что имя, стоящее в вашем паспорте, идет вам гораздо больше.

– Меня зовут Рашель, – отвечает она. – Рашель Дитрих.

– А я Жан Мартен... – И добавляю: – Вы позволите мне сесть рядом с вами? А то вдруг мне понадобится вам что-нибудь шепнуть на ушко...

На Восточный вокзал мы приезжаем около восьми часов вечера.

На Париж опускается светлая ночь. Я с наслаждением вдыхаю запах метро, толпы и весь букет запахов, которыми так богата столица.

Рашель растерянна.

– Конечно, здесь немного шумнее, чем в Шварцвальде, – говорю я ей, – но к этому быстро привыкаешь, вот увидите!

Я не решаюсь везти ее к себе. Я прекрасно знаю, что Фелиси дома нет, но все-таки не хочу терять свою добрую привычку к независимости.

– Послушайте, Рашель, я знаю одну старушку, сдающую меблированные комнаты. Я отвезу вас к ней, хотите?

– Вы очень милый, Жан...

Вы можете сказать, что для полицейского это не здорово, но я никак не могу привыкнуть называться другими именами. Мне все время кажется, что обращаются к кому-то другому.

Не помню, рассказывал я вам уже о мамаше Бордельер или нет. Она держит на улице Курсель номера, в которые нелегальные парочки приезжают заняться любовью. Она шлюха на пенсии. До войны работала путаной, теперь, став для этого слишком старой, сдает помещения другим.

Это коровища, весящая пару тонн. В жизни у нее одна забота – обжираться сладостями...

Она встречает меня доброй улыбкой. Она меня очень любит с того дня, когда я помог ей выйти чистой из одного грязного дела.

Она мне заявляет, что будет бесконечно рада приютить такую миленькую девушку и даже даст ей комнату с ибисами, потому что она у нее самая лучшая.

Пока Рашель разбирает свой багаж, я беру мамашу Бордельер за руку.

– Это малышка знает меня как Жана Мартена. Ясно?

– Ясно.

Я иду засвидетельствовать мое почтение малышке и говорю, что она может принять ванну, а я тем временем должен съездить по одному срочному делу, но пусть она не волнуется, я вернусь через пару часов и проведу ее по ночному Парижу.

Затем я бегу на бульвар Османн ловить такси.

Шеф выслушивает мой отчет так же, как обычно выслушивает все отчеты, то есть прислонившись к батарее центрального отопления и поглаживая свой голый, как пустыня Гоби, череп.

Он меня слушает не злясь и не перебивая. Когда я заканчиваю, он подтягивает свои шелковые манжеты, садится во вращающееся кресло и спрашивает меня:

– Как думаете, Бунксы клюнули? Я пожимаю плечами:

– Трудно сказать, шеф. Бомба в моей машине показывает, что они догадались, кто я на самом деле. Но думаю, главная часть – убедить их в смерти Карла – нам удалась. От этой бомбы так и пахнет местью. Они считают меня убийцей сына и брата. Их первая реакция вполне естественна – смерть убийце!

Шеф кивает:

– Да, это весьма вероятно. Нам остается подождать, пока дело немного уляжется, и через несколько дней мы предпримем важный ход...

Большой босс улыбается мне.

– Если вам не удастся разговорить Карла... Я качаю головой:

– Не думаю, что он сдастся.

– Мне бы хотелось, чтобы вы предприняли новую попытку, Сан-Антонио. Надо попробовать психологическую атаку. Может быть, известие, что официально он мертв, его сломит? Как вы думаете?

Я знаю патрона. Когда он делает такое подчеркнутое предложение, можно считать это выражением его желания. А он из тех людей, чьи желания являются приказами. Понимаете, что я хочу сказать?

– Хорошо, босс, пойду поздороваться с ним.

Я осторожно пожимаю его аристократическую руку и сажусь в гидравлический лифт. Двигается он медленно, но это к лучшему, поскольку есть время подумать.

На первом этаже я открываю железную дверь и спускаюсь в подвал.

Там находятся залы для тренировочных стрельб. Вижу, несколько моих коллег упражняются на мишенях.

Я дружески машу им рукой и продолжаю путь до конца коридора. Там находится массивная решетка. Я нажимаю на кнопку, спрятанную в неровности стены, и решетчатая дверь открывается. За ней коридор продолжается, но становится уже. Еще одна дверь, деревянная, толщиной с руку. Стучу. Мне открывает здоровенный детина с газетой в руке.

– Здорово, Годран, – говорю я ему. – Ты прям как в отпуске! Он злится.

– Хорош отпуск... Полно свежего воздуха, а вид моря просто чудесный.

Он обходит побеленную известью комнату, в которой стоит всего лишь одно кресло.

– Четыре шага в длину, три в ширину... с утра я измерил ее сто двадцать раз... Подумать только, я выбрал эту работу потому, что люблю действовать.

– Не расстраивайся, – говорю я, хлопая его по спине. – В каждой работе есть свои неудобства, приятель. Как жилец? Он пожимает плечами.

– Неплохо... Молчит и продолжает мечтать... Мне кажется, он или йог, или поэт... Руки под голову, взгляд в потолок и жует щепочку...

– Ясно... Открывай!