Путешествие Сократа

— Но я старею... да и никто из нас не вечен... так что позволь мне передать этот факел, эти право и честь тебе.

Он пристально глядел на нее, стараясь прочитать ее чувства, затем пояснил:

— Сергей Иванов знает меня в лицо...

Закольев помолчал, чтобы Павлина могла уловить смысл того, что он хотел сказать ей: молодая женщина, к тому же совершенно незнакомая этому человеку, будет обладать решающим преимуществом. Мое дитя, мое будущее, думал он в этот момент, сама пойдет по следу зверюги,который преследовал меня все эти годы...

Затем он добавил:

— Если бы у меня был сын, я бы возложил на него этот долг. Сына у меня нет, зато у меня есть такая способная дочь. Теперьты знаешь, ради чего тебе пришлось все эти годы провести в изнурительных тренировках, почему я возлагаю такие надежды на тебя. И почему я передаю тебе этот медальон — чтобы ты не забыла, кто виновен в смерти твоей матери и моих родителей.

— Я не забуду, — сказала Павлина, и ее глаза стали холодными и жесткими — совсем такими, как у ее отца, Дмитрия Закольева.

На следующее утро Павлина проснулась чуть свет, чтобы сразу же начать тренироваться. Направляясь к овину, где они обычно встречались со стариком Егорычем, она увидела, как Шура с коромыслом в руках вышла из своей хижины. Вспомнив, что Шура тоже должна знать правду о том, как умерли ее близкие, она тут же окликнула старуху.

Шура поставила ведра на землю и пошла навстречу Павлине — она всегда была рада перемолвиться словечком со своей любимицей. Но, заметив, что улыбка вдруг сползла с ее лица, Павлина проследила ее взгляд и увидела, что Шура смотрит на Закольева, показавшегося на пороге своей избы. Он молча наблюдал за ними, потом жестом показал Павлине, что ей следует немедленно идти тренироваться. Когда Павлина снова повернулась к Шуре, та уже успела подхватить ведра и, не оглядываясь, поспешила прочь.

В тот день у Павлины все выходило лучше, чем когда-либо прежде. Она отбивала нападение нескольких противников. В прошлые годы мужчины, которых ставили с ней  в спарринг, работали с ней вполсилы, как с новичком. Сейчас они работали против нее так же жестко, как и против друг друга. Она  тоже получила  несколько ушибов и ссадин, но быстро о них забыла.

Эти мужчины были выше и сильнее ее, но даже Егорыч, который мог подсесть под небольшую лошадь и поднять брыкающееся животное в воздух, был не в силах сбить ее с линии атаки. Павлина была гораздо ловчее и куда как быстрее, чем все остальные. Казалось, она видит их насквозь, чувствует каждую слабину в их теле, в их стратегии, чтобы снова и сном сбивать их с ног. Что поражало ее противников больше всего, так это ее недетская и неженская сила. Павлина могла брыкаться, как лошадь. Мощь, которая исходила из нее, была невероятной для женщины ее размеров. Казалось, словно она притягивает силу из самой земли.

Ее ладони, ступни и локти словно сами находили уязвимые точки на теле соперника, обездвиживая даже самого сильного мужчину. Если противник пытался захватить ее или нанести удар кулаком, она била по нерву на его руке. Раньше, чем противник бил ее правой ногой, она успевала подбить под ним левую ногу.

В действительности у Павлины не было никакого желания кого-то убивать — даже беловолосого зверюгу,который неотступно преследовал ее в кошмарах. Она была совсем не уверена, что сможет заставить себя сломать ему шею, перебить кадык или вонзить нож ему в сердце. Но эта цель была всем для ее отца, поэтому она будет стараться изо всех сил, чтобы исполнить его волю и подготовиться к этому заданию как можно лучше.

Когда же она спросила у Закольева, почему он не воспользуется ружьем или пистолетом, тот ответил:

— Ружье может дать осечку, а стрелок промахнуться. Тем более пистолет. Руки или нож — это самое надежное оружие, если с близкого расстояния... и самое подходящее тоже.

«Подходящее» — что за странное словцо, еще подумала она тогда. Да и сам папка временами тоже вел себя странно, поймала она себя на мысли. Но ведь, в конце концов, он был главным в казацком отряде и специалистом в подобного рода вещах. И все  же сомнения понемногу начинали закрадываться ей в душу. Жизнь ее, прежде такая простая и понятная, начинала превращаться в загадку... Однако и она понемногу начала замечать, каких именно звеньев недостает, чтобы разгадать эту загадку.

Наконец и сам Закольев убедился, что его дочери в лагере равных не было — разве если не считать Королёва, который по-прежнему отказывался «впадать в детство» и спарринговать с ней. Но это было даже к лучшему — однорукий гигант, если его завести, мог запросто и убить, под горячую руку. Закольеву было достаточно и того, что он не лез к ней с другими целями, кроме поединка. По этой причине Закольев смотрел на такое своеволие сквозь пальцы, хотя это было явное неподчинение его приказу, по которому каждый из мужчин в лагере должен был спарринговать с атамановой дочерью. Но, в конце концов, он все это делал для Павлины. Он делал ради нее все.