Путешествие Сократа

И собаки тоже отрабатывали свой кусок хлеба. Теперь не нужно было держать постоянно часовых начеку — ни один чужак не мог приблизиться к селению незамеченным. Собаки также загоняли отбившихся от табуна лошадей и еще — небольшое стадо овец — их недавнее приобретение, отнятое во время одного из налетов на еврейское селение. Вот так и получилось, что собаки тоже стали обитателями лагеря, охотились вместе с людьми и, вернувшись с охоты, с напряженным вниманием наблюдали, как женщины готовят пищу, — в надежде, что и им перепадет случайный кусок.

Словом, все в этом необычном поселке стало как в любой другой казацкой станице: дети бросали палки собакам, мужчины складывали очаги в надежно построенных избах, женщины занимались хозяйством и растили детей. Но огонь в этих очагах было дозволено разводить только ночью или в снежную и дождливую погоду, чтобы дым из труб не обнаружил поселка.

Было время, когда мало кто в лагере обращал внимание на то, что атаманова страсть к скрытности росла с каждым днем, и тем более никто не подмечал появившихся странностей в его поведении. А тем временем они, эти его странности, становились все сильнее. Все чаще атаману виделся

 Сергей Иванов, и он то и дело вздрагивал — ему все мерещилось, что седоволосый враг притаился за деревом или выглядывает из-за овина, или, что было страшнее всего, приходит к нему по ночам, да так и стоит ночь напролет в ногах его кровати.

Впрочем, чем дальше, тем очевидней становилось, что кошмары, терзавшие Закольева по ночам, не проходят для него бесследно: у атамана появился нервный тик, порой у него дергалась голова, вдруг ни с того ни с сего он начинал заговариваться. Временами он и вовсе был как не в себе — брался за какое-то дело или начинал с кем-то говорить — и вдруг странно умолкал, только пристально смотрел на что- то, видное лишь ему одному. Только темные круги под глазами выдавали то, что ночные эти видения дорогого стоили атаману.

Все больше отдаляясь от своих людей, Закольев стал считать себя личностью трагической, страдальцем, что возвышается над обыденной возней мелких людишек. Было время, когда он любил окружать себя чем-то вроде свиты самых преданных сторонников. Теперь он отдавал распоряжения почти исключительно через Королёва, и тот, требуя беспрекословного подчинения, понемногу превращался в полновластного хозяина лагеря.

Тем временем жизнь в лагере шла своим чередом. Вечерами, когда мужчины возвращались с охоты — на зверей ли, на евреев ли, — они усаживались вокруг костра и рассказывали истории о своей молодости, просто пили, соревнуясь в тостах. Правда, в словах они стали осторожны и когда поблизости был их предводитель, и даже тогда, когда его не было рядом. По распоряжению Закольева того, кто осмелится даже на словах проявить непослушание или же выболтает месторасположение их лагеря, ожидала смертная казнь.

Впрочем, отыскать лагерь было не так просто,  даже если бы кто-то и пошел по их следу. Избы были надежно спрятаны от посторонних глаз в лесной глуши, на хорошо укрытой поляне, приблизительно в сотне метров от небольшой, но бурной реки. Если же пройти лесом вниз по течению, то река эта обрывалась водопадом, стремительно падавшим с каменистого утеса с высоты двадцати метров, бурлящим белым вихрем разбиваясь о скалы и каменистые отмели.  Спуститься  вниз  по  течению  этой  речки  было невозможно даже на рыбацкой лодке, не говоря уже о барже или судне, так что лучшего места для селения в стороне от торных дорог невозможно было и придумать. До поры до времени его обитателей никто не беспокоил.

Все девять детей, что жили в лагере, — четыре девочки и пять мальчишек — сразу же полюбили свой новый поселок возле настоящего водопада. Они охотно играли среди камней на мелководье, пока однажды один из мальчиков не подобрался слишком близко к бурному потоку, оступился и течение в мгновение ока снесло его на скалы внизу. Тело его даже не стали искать.

После этого случая атаман запретил Павлине и Константину даже приближаться к водопаду. Что же касается негодника, сказал Закольев, который погиб на скалах, то пусть винит свою дурость. Плакать по нему никто не будет, заключил он. О нем никто особенно и не сожалел, за исключением разве что Шуры.

Как и другим мальчишкам его возраста, Константину нравилось устраивать вылазки в лес, представляя себя разбойником или охотником, или скакать верхом на лошади, когда ему позволяли. Возиться в девчоночьей компании было ему не по нутру, даже несмотря на умоляющие взгляды Павлины. Впрочем, он просто не  хотел признаваться себе, что и сам успел привязаться к ней за все эти годы, что прошли с тех пор, как он впервые увидел ее еще младенцем. И эта привязанность была одновременно причиной и радости, и досады.