Путешествие в Агарту

После обеда в доме воцарилась благостная, располагающая к отдыху атмосфера. Устроившись в плетеном белом кресле, я стал наблюдать за этими существами, которых называют британцами. За стоящим в галерее фортепиано торжественно восседал бородатый пианист-сипай [54]в шелковом сюртуке, застегнутом на все пуговицы. Он, как и положено, наигрывал сладкие, размеренные, способствующие пищеварению мелодии: «Чай для двоих», «Туман твоих очей», «Континенталь».

Сидя с полузакрытыми глазами, я слышал, как теннисисты бегают по красноватой земле корта. Кто-то вполголоса объявлял счет, из уважения к остальным стараясь не нарушать тихий час.

Одетые во все белое, они слонялись, словно скучающие привидения. В одном углу – дамы, в другом – дети с боннами, одетыми в форму. Джентльмены что-то негромко обсуждали, передавая друг другу бутылку портвейна. Закомлексованные угнетатели. Викторианцы, насилующие мир. Умирающие с орлиными когтями. Я находился среди них, среди врагов, которых мы хотели уничтожить навсегда и которые на самом деле уничтожали нас с организованным упорством, свойственным посредственности, с невозмутимостью коммивояжеров, снова и снова звонящих в дверь.

В тишине сиесты все это напоминало санаторий для выздоравливающих альбиносов. Вот во что вырождается раса без очищения, которое приносит с собой война и геройство, – в игроков в крокет, в мужей, в автомобилистов, в бюрократов.

Я настолько погрузился в свои размышления, что вздрогнул, услышав рядом с собой женский голос. Он звучал решительно и уверенно, всеми модуляциями безошибочно указывая на свою сословную принадлежность.

– Мистер Вуд, какой же вы неисправимый англичанин! Я бы даже сказала, что все ваши мысли написаны у вас на лице, – рассмеялась она.

Мы во второй раз пожали друг другу руки. Это была одна из тех молодых дам, с которыми Килни познакомил меня сразу по приезде. Наверняка мой взгляд задержался на ней на секунду дольше обычного. Она была высокого роста, с прямыми волосами, с живым и ироничным взглядом.

– Нет-нет! Не вставайте, не хочу вас беспокоить, – и она быстро пододвинула себе стул, не дав мне времени подняться. – Я Кэтти Кауфман, – заявила она, полагая, что этим все сказано. – А вас я запомнила, вы Роберт Вуд… Ну и тоска! И кому только приходит в голову устраивать такие собрания?

– Вы считаете, что именно об этом я и думал? – спросил я.

– Да, конечно. Это было написано у вас на лице. К чему все это, зачем нас занесло в Индию, к чему эта дурацкая жизнь? Вот о чем вы думали. – В своей безапелляционной уверенности она была довольно забавна. – А еще у вас появилось искушение остаться здесь. Столько возможностей, столько мест освободилось из-за войны! К тому же в Лондоне с его отвратительным туманом… – и мы оба рассмеялись.

– Давайте условимся: я буду отдыхать здесь, в прохладе, а вы будете рассказывать обо мне. Договорились?

Но сначала она подошла к соседнему столу и принесла нам два больших бокала с манговым напитком. Я смог разглядеть ее фигуру, красивые ноги под покачивающейся юбкой из расшитой ткани. Она мне понравилась.

Не прерывая ее ни на секунду, я выслушал, как она с большим изяществом поведала мне о моем уэльском детстве, проведенном в кругу семьи; о том, как, заболев корью, я читал «Энциклопедию мира» и впервые ощутил призвание археолога; о моей предполагаемой влюбленности в очаровательную соседку, дочь протестантского пастора. Она долго рассуждала о том, что назвала моим «экзистенциальным кризисом»: я пошел против собственного отца и интересов своего класса, по призыву поэта Одена [55]записавшись в интернациональные бригады, чтобы сражаться за Испанскую республику…

– Да. Вы в тайне почти от всех сели на венгерское грузовое судно, которое выходило из этого ужасного Плимута, из дока, заваленного горами угля. Так вы окончательно вырвались из лона семьи. – И она высказала наблюдение, которое сильно меня встревожило: – Именно там, в интербригадах, [56]когда вы изо всех сил старались скрыть свое итонское [57]английское произношение, у вас выработался этот жужжащий говорок, от которого вы так и не избавились, а теперь еще и бравируете им, как неисправимый сноб…

Она покоряла своей непринужденностью и фантазией. В ее очаровательном сарказме все еще угадывались отголоски проказ, которые она проделывала, учась в закрытой школе в Швейцарии. Я решил, что не стоит слишком далеко заходить в этой игре:

– Совершенно верно. Все удивительно точно. Не хватает только кое-каких деталей. Со временем вы сами убедитесь в своем провидческом даре. – Я допил свой манговый сок, и спросил, выдержав приличествующую паузу: – Ваш супруг тоже здесь, миссис Кауфман?