Путешествие в Англию и Шотландию задом наперед

Гордо выпрямившись, Жак стоял на палубе и провожал глазами убегающие назад берега реки. Молодой человек пренебрежительно помахал мысу Амбес, Пойаку и Блаю. Даже Жонатан улыбался вдыхая свежий утренний воздух.

— В путь, в Шотландию! — воскликнул первый.

— В путь! — эхом откликнулся другой.

В этот день не произошло ничего примечательного, если не считать того, что композитору пришлось служить переводчиком капитану и лоцману, чтобы корректировать движения «Гамбурга» в порту Бордо. Музыкант с трудом справлялся с этой задачей, с него градом струился пот от нечеловеческих усилий исторгнуть из себя столь мало ему привычный английский.

В устье реки к судну подошла большая шлюпка. До океана было рукой подать, и для ворчливого лоцмана служба закончилась. Теперь он уступал место своему собрату, который должен был вывести корабль в открытые просторы. Первый лоцман на лодке отправился к берегу; шлюпка следовала за пароходом, привязанная сзади. Небольшая задержка у стоящего на якоре на выходе из залива сторожевого корабля для выполнения формальностей — и, оставив позади Кордуанскую башню, «Гамбург» вспенил форштевнем океанские волны.

Глава XII НОЧЬ В ОТКРЫТОМ ОКЕАНЕ

Капитан Спиди по-прежнему не был командиром на борту своего корабля. Второй лоцман, как и его предшественник, не знал ни слова по-английски, что казалось нелепым и невероятным, так как в порт Бордо заходит множество английских судов.

Впрочем, с того момента, как этот человек ступил на борт корабля, он думал только о том, чтобы побыстрее его покинуть. Приближалась ночь, а возвращаться назад в темноте не хотелось. «Гамбург» быстро скользил между красных буев, отмечавших вход в Жиронду. Лишь миновав последний, лоцман мог передать командование капитану и вернуться на шлюпке на берег. Через какое-то время француз подозвал капитана и, не отнимая от глаз подзорной трубы, знаками дал понять, что вдали показался последний буй. Капитан навел трубу на указанную точку.

— No![69] — произнес он лаконично.

— Как нет?! — воскликнул лоцман, продолжая указывать на невидимую точку на горизонте. — Как нет?! Вы, наверное, меня не понимаете?!

Капитан мерил шагами палубу, не обращая никакого внимания на происходящее вокруг.

— Месье, — обратился лоцман к Жонатану, — будьте так любезны, объясните же ему, что мне больше нечего здесь делать! Вот последний буй в пределах видимости, в нескольких кабельтовых[70] по ветру!

— Но я не вижу его! — воскликнул Жонатан.

— Я тоже, — поддержал его Жак, забравшийся на первые выбленки[71] вант[72] фок-мачты. — Я абсолютно ничего не вижу!

— Странно, — удивился лоцман.

Буй оставался невидимым для всех, кроме самого лоцмана, с упорством и апломбом южанина утверждавшего, что ясно видит знак. Француз снова и снова пытался убедить в этом капитана, но тот оставался непреклонен. Лоцман ругался сквозь зубы, обзывал капитана собакой, Джоном Буллем[73] и шотландским кротом, но ничего не мог добиться. После целого часа пререканий злополучный буй наконец показался. С лоцманом рассчитались, тот спрыгнул в свою шлюпку, канат отцепили, и капитан Спиди, оставшись полноправным хозяином на борту, повернул в открытый океан, намереваясь обогнуть полуостров Бретань.

Океан был изумительно красив. «Гамбург» легко скользил без толчков и почти без качки. Его фок, бизань и марсель[74], наполненные восточным ветром, придавали судну остойчивости на волнах. Жонатан чувствовал себя прекрасно, а Жак был так счастлив, как это только возможно. К десяти часам вечера парижане спустились в каюту и заснули в своих «ящиках от комода».

Дважды в течение ночи Жак покидал свое ложе и поднимался на палубу, чтобы полюбоваться восхитительной картиной ясной ночи в океане. Чувствительный к такого рода впечатлениям, юноша жадно ловил малейшие детали. Капитан и его помощник, крепкий парень из Ливерпуля, по очереди несли вахту, и палуба вздрагивала под их решительными шагами. Время от времени они подходили к рулевому, бросали взгляд на компас, освещенный маленькой лампочкой, чтобы удостовериться в правильности курса, затем, засунув руки в карманы, с трубкой в зубах продолжали мерить шагами палубу, не обращая никакого внимания ни на свист ветра в снастях, ни на клочья пены, летевшие им в лицо. Несколько матросов сгрудились в тени на носу и на корме судна. Одни облокотились о борт, другие пристроились на свернутых в бухты канатах, и над всем этим царила неясная, смутная тишина, нарушаемая только стонами паровой машины и хлопаньем парусов.

Восход солнца поразил Жака своим великолепием, и в памяти его всплыли описания Шатобриана.

— Теперь надо бы поприветствовать капитана.

— Я сделаю это за нас двоих, — предложил Жонатан.

— Нет! Говори за себя! Я запомнил несколько обиходных слов. Достаточно, чтобы сделать это самому.

— Как угодно, — не стал настаивать Жонатан и завязал беседу с помощником капитана. Композитор узнал, что корабль находится на траверсе[75] берегов Бретани на широте Бель-Иля.

Жак тем временем направился к капитану.