Он боялся, что девушки так и не станут есть мясо. Но нет, когда оно прожарилось, обе, хотя и с неохотой, взяли свои порции. Выходит, дело не в сути, а в форме: как подать. Мало кто откажется от мяса — и это абсолютно нормально, это наш инстинкт, наша биологическая потребность, — но редкие люди готовы увидеть, что было с этим филе до того, как оно попало на стол.
— Ну вот, я опять все испортил, — сказал Северин со вздохом, когда все, кроме Ангелины, которая, похоже, уже подкрепилась по-своему, поели.
Но Динка снова его удивила.
— Я понимаю, — сказала она непривычно мягко, — что ты хотел как лучше. И спасибо.
— Ты больше не сердишься на меня? — Северин протянул руку, чтобы коснуться ее пальцев, но Динка отдернулась.
— Не так сразу, — она не смотрела ему в глаза. — Понимаешь, мне нужно время… Я думаю, что смогу тебя простить… но не сейчас… пойми.
— Я понимаю, — он кивнул и тут заметил, что Ангелина издали пристально за ними наблюдает.
К вечеру группа добралась до указанного отцом Ольги пункта. Здесь нужно было ждать. Место Северину, кстати, не понравилось.
— Болота, — сказал он, — сыро…
И вправду, здесь было очень промозгло, но искать другое пристанище не оставалось времени. Северин обнаружил неподалеку нечто вроде убогой избушки, где и решили остановиться на ночь.
Проснулся Глеб от грохота и долго пытался понять, что происходит.
Небо над его головой озаряли вспышки, грохотали орудия, а друзей поблизости не было.
Неужели люди Евгения Михайловича перешли в наступление? Но как они рискуют нападать вот так, в открытую…
Глеб хотел встать, но на него обрушилось что-то тяжелое.
— Ты, парень, что, совсем рехнулся? — прозвучал у уха хриплый голос. — Лежи тихо, что уж тут поделаешь… Сейчас отстреляются — сползаем, посмотрим, может, кто живой остался. С тобой все нормально?
— Нормально, — выдавил Глеб, уже начиная понимать, что произошло.
Его опять забросило в прошлое. И без амулета Яна, который остался в руках бывшего директора, забросило во плоти.
Он попытался сориентироваться.
Впереди смутно белела во тьме дорога, иногда высвечиваемая вспышками взрывов. На ней виднелось несколько грузовиков, один из них догорал, пуская в небо сизый дым.
Очевидно, шла зима тысяча девятьсот сорок первого — сорок второго года. Ленинград находился в кольце блокады.
— Им нужна помощь. — Глеб смотрел туда, где едва виднелись темные человеческие фигурки, и попытался высвободиться.
— Ну как знаешь, — человек, придавливавший его к земле, отпустил Глеба. — Только там сейчас самое пекло. Ищешь смерти — пожалуйста.
Глеб не искал смерти. Напротив, ему нужно было во что бы то ни стало вернуться к друзьям, но разве мог он оставаться в стороне, когда там, на льду, гибли люди? Да, у него нет охранного амулета, но он рискует не больше и не меньше других, он, наконец, способен помочь. Их поколение не знало страшного слова «война», вернее, оно знало его по фильмам и по книгам, но даже самые лучшие их образцы не могли показать, насколько страшно ее лицо. Настоящая война пахла отвратительно — гарью и кровью. В ней не было ни капли романтики. Она оказалась ужасна. Глеб понял это, когда полз туда, к горящим машинам и стонущим людям. Когда рядом что-то взрывалось, оглушая его и засыпая ледяной крошкой, когда рот был полон снега, густо смешанного с соленой кровью. И пускай в мире Глеба на этих болотах уже давно не звучала канонада, все то, что сейчас происходило, было для парня реальным. Он просто не мог оставаться в стороне, а поэтому упрямо полз.
Еще один снаряд ударил так близко, что Глебу показалось, будто его голова взорвалась. На миг перед глазами потемнело…
Глава 12
Свидание с собой
Ян стоял над своим телом и не узнавал собственного лица. Оно казалось чужим, незнакомым, застывшим, как у куклы.
Его в целом содержали неплохо, в частной клинике, с подключенными приборами и всякими трубками жизнеобеспечения.
Ян видел, как в его тело течет прозрачная жидкость, и не чувствовал ничего, кроме усталости и равнодушия.
Время истекало. Учитель готовит ученика к последней трансформации. Для этого Ян, по идее, должен сейчас впитывать магию, чтобы потом, при завершающем обряде, влить ее вот в это самое тело, переплавив его и сделавшись тенью — примерно такой, как его собственный Учитель. Казалось бы, вот уж нюанс: сейчас он что-то вроде призрака, а станет тенью. Какая разница? А она ведь есть. Пока еще существует хотя бы слабый шанс вернуться. А потом… потом его не будет. Ян окончательно потеряет все, что у него есть. Он больше никогда не сможет быть рядом с Сашей, не сможет ее коснуться. Более того — он и не захочет этого. Трансформация меняет и тело, и душу. Это видно хотя бы на примере Учителя. После нее ты уже не ты. И друзья, и даже самые близкие люди вдруг перестают быть для тебя дорогими. Раны перестают болеть, и ты становишься по-настоящему свободным и сильным.