Путешествие в будущее и обратно

Через день-два после начала войны в местном отделении Союза писателей мы стали свидетелями удивительной картины. В фойе была вывешена карта военных действий, и на ней красными флажками отмечалась линия фронта. Сведения поступали из официальных военных инстанций. И вот, придя в Союз, мы увидели возле карты возбужденную толпу писателей и сотрудников Союза. Флажки вдоль литовско-немецкой границы были слегка отодвинуты вглубь Литвы, но на польско-немецкой границе клином глубоко врезались в немецкую зону и упирались в Варшаву.

Все поздравляли друг друга: «Прорыв к Варшаве! Ну вот, а мы испугались. Все в порядке, как и следовало ожидать». И мы уже не волновались, когда вечером завыли сирены воздушной тревоги.

Но налеты и воздушные тревоги случались все чаще и становились продолжительней. Чтобы пройти небольшое расстояние, надо было тратить порой несколько часов: только давался отбой, и мы выходили из укрытия, из какого-нибудь подъезда, проходили сотню-другую метров, как опять начинали выть сирены. Похоже, на немцев не действовал советский прорыв под Варшавой... Ночами город сотрясался от стрельбы зенитных орудий, в небе не затухал фейерверк разрывов и трассирующих пуль. Иногда раздавались мощные, глухие взрывы и вздрагивала земля. Это уже падали где-то немецкие бомбы! Латыши с удивительным бесстрашием и хладнокровием относились к налетам. В первые день-два они еще быстро покидали улицы, когда начинали выть сирены, а потом стали стремиться пройти как можно дальше в нужном им направлении, и «латышские стрелки» чуть ли не прикладами загоняли людей в подъезды. Ночью в бомбоубежища почти никто не шел, и мы тоже оставались в гостинице, любовались разрывами зенитных снарядов и трассами пулеметных очередей. В доме напротив в открытых окнах, на подоконниках, свесив ноги наружу, сидели латыши и глазели на небо. Некоторые сидели в исподнем. Мне очень хотелось увидеть взрыв, падение немецкого самолета, но ни разу не пришлось.

Когда мы вернулись в Москву и там в начале июля впервые началась ночная воздушная тревога, которая, как сообщили наутро газеты, оказалась учебной (сталинские штучки), я был поражен, увидев панику, охватившую москвичей. Под нашим «домом писателей» в Лаврушинском переулке, что напротив Третьяковской галереи, было единственное в округе бомбоубежище, и туда устремились толпы взъерошенных, кричащих людей, с детьми, с узелками. В дверях, конечно, возникла давка. По рижской привычке мы в бомбоубежище тогда не пошли и впредь не ходили. «Лучше под бомбой погибнуть, чем в давке», — говорил отец.

А в Риге в июне мы однажды увидели немецкие бомбардировщики воочию. Во время обычной дневной воздушной тревоги мы с отцом зашли под карниз ближайшего подъезда и стали ждать отбоя. Но вдруг над городом, над нами, с Запада, то есть со стороны фронта, на бреющем полете пронесся тупорылый советский истребитель (такие тогда были на вооружении), за ним — другой. Они явно «героически» удирали с поля боя! Стало тревожно... Там, откуда прилетели истребители, залаяли зенитки, застучали крупнокалиберные пулеметы, и вскоре — никогда этого не забыть! — из-за домов, на сравнительно небольшой высоте стали выплывать черные, с крестами и свастиками немецкие бомбардировщики. Мне казалось, что я вижу, как поблескивают стекла их кабин! Шли клиньями, в строгом порядке, один клин, другой, третий...

И вдруг под самолетами начали раскрываться белые колпачки. «Парашютисты!» — закричал я. «Нет, — сказал отец. — Это разрывы зенитных снарядов...» И почему-то все разрывы, словно нарочно, ложились то ниже, то выше самолетов. После войны, изучая зенитную артиллерию на военных занятиях в МГУ, я узнал, что при той технике ведения огня, которая применялась Красной армией, сбить самолет наши зенитки могли только случайно.

Вскоре там, куда улетели немецкие бомбардировщики, стали раздаваться тяжелые взрывы, и из-за домов начало подниматься огромное, в полнеба, облако пыли и дыма. Немцы бомбили что-то на окраине города. Земля поднималась и опускалась при каждом взрыве, и я боялся, как бы дома не начали рушиться.

Вы спросите, а что же сталось с победными флажками на карте, под Варшавой? Да карта исчезла! В Союзе писателей глухо шептали, что немцы взяли прорыв в клинья.

В семидесятых годах в эмиграции появилась книга беглого чекиста Суворова, в которой он доказывал, что Сталин первым стал готовиться к войне с Германией и первым начал войну. Ему возражали, развернулась дискуссия. Не знаю, кто тут прав, но события, которым я был свидетелем: переполненные военными поезда, приведение за неделю до войны ПВО Риги в боевую готовность, «зачистка» Риги от неблагонадежных латышей и флажки на карте под Варшавой — все это говорит по крайней мере о том, что официальное утверждение о неожиданности нападения Германии на СССР — примитивная советская ложь, призванная оправдать сокрушительное поражение Красной армии и всего сталинского режима в первый год войны.