Путешествие в будущее и обратно

В мае 1984 года Сахаров, находившийся тогда в ссылке в Горьком, начал голодовку с требованием разрешить Е.Г. Боннэр выехать за границу для лечения и свидания с детьми. Боннэр была тогда арестована, судима и приговорена за антисоветскую пропаганду к ссылке (в Горьком). В эмиграции проводилось много мероприятий в поддержку Сахарова, призывали Запад к помощи, к давлению на советское правительство практически все видные эмигранты, включая близкого к Солженицыну Ростроповича. И только один человек молчал — сам Солженицын.

Голодовка Сахарова началась в мае, настал сентябрь, но Солженицын молчал.

Наступила самая тревожная пора — о Сахаровых ничего не было известно: что с ними? где они? Ходили слухи, что Сахаров умер или при смерти. Солженицын молчал.

В конце сентября я счел своим долгом написать Солженицыну открытое письмо. Вот его полный текст.

«Многоуважаемый господин Солженицын!

Я ждал, что кто-то скажет Вам то, что должно быть сказано в связи с Вашим молчанием по поводу судьбы Сахаровых. Но, увы, никто пока ничего не сказал. Значит придется сказать мне, много раз уже выступавшему с критикой Ваших взглядов и заявлений.

В прошлом (в 1983) году демократическая общественность мира постаралась, видимо, не заметить, как не замечают чего-то очень неприличного, Ваших слов, сказанных на пресс-конференции в Лондоне 11 мая о голодовке Сахаровых в 1981 году:

«В декабре 81 года, последние 10 дней, когда шла самая напряженная подготовка к военному положению в Польше, мировая пресса все это пропустила, а занята была тем: соединится ли Лиза Алексеева со своим женихом. Этим были все заняты. И так пропустили всю подготовку к военному положению в Польше».

Занят был мир тогда более всего, разумеется, судьбой Сахарова и Боннэр, державших смертную голодовку, чтобы вызволить Л. Алексееву из положения заложницы за Сахарова. Но у Вас не хватило смелости назвать имя Сахарова.

Теперь Вы единственный среди видных российских политических эмигрантов ни слова не промолвили в защиту Сахарова и его жены. После Вашего высказывания о голодовке Сахарова в 1981 году нынешнее Ваше молчание носит явно демонстративный характер.

Имея в виду то, что представляет собой Сахаров для России и мира, приходится констатировать, что Вы своим молчанием поставили себя вне русского народа, вне сообщества людей, наделенных совестью, и, насколько я понимаю, вне христианства.

Вот однозначный вывод, единственные слова, которые необходимо тут сказать. Необходимо сказать не столько для Вас, сколько ради «очищения атмосферы», ради своей собственной совести.

Вадим Белоцерковский

Мюнхен, 1.10.1984.»

Я писал это письмо в мерцающей надежде задеть Солженицына — может, заговорит! Но он не заговорил.

Как это ни удивительно, нашелся печатный орган, осмелившийся напечатать это письмо: маленький коммерческий еженедельник в Нью-Йорке «7 дней», выходивший под редакцией известных в эмиграции журналистов Петра Вайля и Александра Гениса. Мое письмо им передал Сергей Довлатов, которому я его послал.

Вайль и Генис, чтобы защитить себя от гнева Солженицына, написали во врезе: «С обвинениями в адрес Солженицына согласятся далеко не все эмигранты из России. Не разделяет суть претензий Белоцерковского, а главное — тон, которым они высказаны, и редакция «7 дней»». Но несмотря на эту подстраховку еженедельник вскоре, через несколько номеров, был закрыт по распоряжению спонсора журнал Андрея Седыха (издателя «Нового русского слова» в Нью-Йорке).

Солженицын на мое письмо отозвался через 17 лет в мемуарах «Угодило зернышко промеж двух жерновов»:

«И от неуемного Белоцерковского окончательный приговор: «Вы своим молчанием поставили себя вне русского народа, вне сообщества людей, наделенных совестью, и, насколько я понимаю, вне христианства»!

И по какой же это демократии, по какой же это совести: поносить человека не за то, что он сказал, а за то, чего не сказал? тыкать писателю, почему он не сделал публично заявления, желательного тому, этому, третьему диссиденту? Как они визгливы. Я защищал Сахарова, когда сам находился под топором, а на Западе тогда молчали (неправда! — В. Б.). А когда за него уже выступили все президенты, все премьер-министры, все парламенты и Папа Римский — ну зачем, из полной безопасности, вам еще голос этого расиста, шовиниста Солженицына, который все сплошь понимает неверно и все извращает?

А вот ныне Сахаров, слава Богу, возвращен в свое академическое сословие — так теперь мне дозволено вернуться в состав христианства и русского народа? Или все еще нельзя?

И собаки меня облаяли, и вороны ограяли. Ну, какое, какое еще рыло обо мне не судило?».^[48]