Путешествие в будущее и обратно

Провалилась еще одна попытка создать журнал (с ориентировочным названием «Диалог») из-за раскольничества Бориса Шрагина.

Закрыли и на «Свободе» мой радиожурнал «Диалог». В этом журнале (объемом в 30 минут) я сводил людей Света и Тьмы, полусвета и полутьмы, демократов, авторитаристов и националистов, используя интервью с ними, выдержки из их статей в самиздате и тамиздате. За «круглый стол» «диалога» я «сажал» и восточноевропейских диссидентов разных политических направлений. Согласно опросам слушателей в СССР, проводимых иностранными корреспондентами по заказу администрации РС, мой «Диалог» имел самый высокий рейтинг после, разумеется, новостных передач. И это, конечно, вызывало возмущение «солжистов» (так я для краткости называю сторонников Солженицына) и «солидаристов» и примкнувших к ним демократов. Не нравилось, конечно, такое положение и «кураторам» на Лубянке! Началось затяжное давление на администрацию с целью закрыть «Диалог». Запомнился такой эпизод. Подготовил я к передаче очередную программу, в которой сопоставлял высказывания Сахарова и Солженицына на определенную тему. И вдруг прибегает ко мне замдиректора русской службы некто Герд фон Деминг, полурусский-полунемецкий американец, отчаянно ломавший из себя русского патриота, и заявляет, что передача в эфир не пойдет, так как Сахарову я дал на 15 строчек больше, чем Солженицыну! Пришлось мне вырезать 15 строчек у Сахарова. Я понимаю, что в такое трудно поверить, но так было, в такой атмосфере приходилось работать. Ну и кончилось все тем, что «Диалог» прикрыли под каким-то, я уже не помню, бредовым соусом.

Произошло и еще одно знаменательное событие. В начале 80-го года из СССР, из Сыктывкара приехал в Германию двоюродный брат Аниты, Рудольф Морин (он взял фамилию своей русской жены!), по приглашению его родного брата, эмигрировавшего в Германию. Заглянул и к нам в Мюнхен, остановился у нас на пару дней.

И — рассказал нам, что в Сыктывкаре его вызывали в КГБ и поставили условие, что он получит разрешение на поездку в Германию, если окажет им небольшую услугу. В Мюнхене, сказали ему чекисты, живет ваша двоюродная сестра Анита Бришке, вышедшая замуж за писателя Вадима Белоцерковского, работающего на «Свободе». Вы должны посетить ее, познакомиться с ее мужем и, первое, выяснить его настроения, узнать, не думает ли он о том, чтобы вернуться на родину, а во-вторых, узнать, не едет ли кто-нибудь из его окружения на олимпийские игры в Москву?

Что касается первого вопроса, то в КГБ, видимо, узнали о моих конфликтах с «вождями» эмиграции и о закрытии программы «Диалог». Вдруг я в обиде и хочу вернуться?!

Важным для меня было и то обстоятельство, что беседу с двоюродным братом Аниты вели в Сыктывкаре! Значит, туда пришло указание из Москвы, и в Москве должны были узнать, что у жены есть двоюродный брат, и где он живет, и что в Германию хочет поехать! Серьезную работу надо было проделать: провести всесоюзный розыск человека, которого можно было бы подослать ко мне! Очень опасным врагом, очевидно, меня считали на Лубянке. Подтверждение этому я получил через много лет, когда, как я уже рассказывал, узнал от мужа моей внучки, сына украинского чекиста, специалиста по борьбе с вражескими радиоголосами, что мое имя в «центральном аппарате (в Москве) стояло очень высоко» .

Меня вдохновило это внимание КГБ: признание врагов — дорогого стоит, но я недооценил влияние КГБ на эмиграцию. Понял я это лишь в трагическом для меня 1985 году, когда был уволен со «Свободы».

Какова была моя жизнь в это время в «параллельном мире будущего»? В конце 70-х годов я написал и в 81-м году с помощью Сергея Довлатова опубликовал в американском журнале «Новый свет» (№ 7) статью «Гипотеза надежды», посвященную размышлениям о природе советских диссидентов. (Статья была включена мню в сборник «Из портативного ГУЛага российской эмиграции, изданный мню в 1983 году.) Приведу здесь важнейшие фрагменты из этой статьи.

Гипотеза надежды

…Не надо, думаю, доказывать, что негативные метаморфозы, происходящие с большинством диссидентов при их выезде на Запад, в эмиграцию, говорят о том, что такими они были, видимо, и раньше по своей внутренней сути.

…И тут возникает важный вопрос — кого представляют диссиденты в советском обществе? Тут возможны два ответа, две гипотезы.

Первая. Диссиденты представляют лучшую часть советского общества. Эта гипотеза — глубоко пессимистическая. Если это так, то надеяться нам на «светлое будущее» по крайней мере в обозримом будущем очень трудно.

«Облегчение» дает лишь вторая возможная гипотеза, которую и можно назвать гипотезой оптимизма и надежды. А именно, что диссидентство в массе своей представляет не лучшую часть советского общества и интеллигенции.