Путешествие в чудетство. Книга о детях, детской поэзии и детских поэтах

Горько жить мне, очень горько, —
Все ушли, и я один…
Шебаршит мышонок в норке,
Я грызу, вздыхая, корки, —
Съел давно я апельсин.
Час я плакал — длинный-длинный, —
Не идёт уже слеза.

Я побрызгаю глаза.

Запасусь опять слезами,
Буду плакать хоть полдня, —
Пусть придут, увидят сами,
Как обидели меня.

Даже в самых малышовых стихах поэтесса пестует сочувствие к ещё неумелым утятам, к шмелям, у которых «лапочки болят», к медвежатам, которые рождаются в зимнее ненастье, к волчице, у которой отняли волчонка, или к ослёнку в зверинце, который нуждается в защите «взрослого» бизона… Жалость — вполне понятное и доброе чувство, и к нему совсем не стыдно взывать.

Именно жалость становится одной из основных тем её взрослой лирики:

Жалят меня жала мельче иголки,
Оставляют ранки на долгий срок.
Меня волнуют срубленные ёлки
И заблудившийся щенок.

Утром я плакала над нищенкой печальной,

И была колюча каждая слеза!
Разве так уж страшно быть сентиментальной,
Если жалость давит глаза?

Жалость, одиночество, а также очень сильная в её стихах тема странствий, побега от действительности становятся достоянием и детских стихов Моравской. «Порвать путы ребячества, вырваться из “детской”, обрести самостоятельность, жить активно, отчаянно, интересно — об этом, быть может, впервые заговорила в своей поэзии Моравская. Герои её стихов делятся на тех, кто боится мамы из-за того, что “Разорваны штанишки и волосы в пыли”, и тех, кто томится в скучной “детской”, кому надоела излишняя опека взрослых. Пусть попытка Гриши (“Беглец”) бежать кончается неудачей, а сам он неловкий и маленький (похожий на чеховского героя из “Мальчиков”), но всё это освещено в стихотворении добрым светом, увидено любящим и восхищённым взглядом сестрёнки, в глазах которой он всё равно герой. Очарование “детской” полностью разрушено: герою Моравской там душно, тоскливо, одиноко».[51]

Из взрослой поэзии в детскую перешёл и мотив сиротства, «мотив Золушки» — её излюбленной героини, с которой она себя постоянно сравнивала, — «именно его наличием в художественном мире писательницы мы склонны объяснять чуткое и бережное отношение к миру детства и необычайно лёгкое проникновение в него, свойственное её стихам и необычное для детской поэзии её времени».[52]

Удивительно, как со стихами Моравской перекликаются — интонационно или сюжетно — стихи, написанные много десятилетий спустя. Её страна Апельсиния, «где, как синька, море синее», тут же вызывает в памяти замечательную страну Дельфинию Новеллы Матвеевой, а, скажем, «Похороны цыплёнка» — строки Олега Григорьева («Про птичку»). А вот стихотворение «Хочу котёнка» (опубликованное в 1918 году, а потому не вошедшее в «Апельсинные корки») — с ним можно сравнить целую антологию схожих по теме ламентаций современной детской лирики:

Кто ты? Бархатный медведь?
Ну и спи в покое.
А мне хочется иметь
Что-нибудь живое.

Надоели куклы все,

Поезд мой мудрёный…
Будто белка в колесе,
Вертятся вагоны.

Пикнул птенчик заводной

Так противно-тонко…
Уберите всё долой,
Дайте мне котёнка!

Точные по психологизму стихи Марии Моравской, в центре которых оказывается ребёнок как таковой, не только со своими детскими радостями, но прежде всего — с печалями и заботами, ребёнок, противопоставленный миру взрослых, ищущий понимания не столько у них, сколько, скажем, у окружающих его животных, или спасающийся в мире собственной фантазии, делают поэзию для детей Моравской понятной и востребованной. Особенно сегодня.

Старая Одесса. Начало XX века

В 10-е годы прошлого века вместе с Моравской стали писать стихи для детей ещё два поэта, чьё творчество стало значительным явлением русской детской литературы, Саша Чёрный и Вера Инбер. И вот что любопытно. Все трое были одногодками — родились в 1890 году. И все трое провели своё детство и отрочество в Одессе: Саша Чёрный и Вера Инбер были одесситами по рождению; Мария Моравская в двухлетнем возрасте потеряла мать, и отец, женившись на сестре матери, перевёз семью в Одессу. Отношения с тёткой-мачехой не сложились; в пятнадцать лет Мария покинула родительский дом и уехала в Петербург. В пятнадцать лет убежал из дома и Саша Чёрный, тоже впоследствии оказавшийся в Петербурге.