Путешествие в Египет

Порта не располагала в Египте реальной властью: паша Сеид Абу-Бекр был скорее пленником Каирской цитадели, нежели властителем города; подлинная же власть находилась в руках двух беев - Мурада и Ибрагима, первый был эмир-элъ-хадж, или главой паломников, второй - шейх-эль-белад, правителем страны. В течение двадцати восьми лет эти два столь непохожих человека делили Египет, подобно тому как делят добычу тигр и лев, один силой, а другой хитростью вырывая у соперника куски этой богатой страны; но чаще всего их ссоры были непродолжительны. К радости остальных беев - свидетелей этих распрей, оба принимались отстаивать свои истинные интересы, вместе защищаясь от общей опасности. Однажды Ибрагим предложил попытаться получить признание у Порты, и они отправили верного человека к своему верховному владыке, послав ему лошадей, ткани, оружие как знак добровольной дани; но их гонец, вернувшись, рассказал, что в Порте ему присвоили титул вакиля, то есть представителя египетского султана, а также о том, что он получил подношения вместе с предложением шпионить за своими хозяевами; тогда оба правителя решили остерегаться Порты: вполне вероятно, что другой, менее честный посланник в один прекрасный день привезет в ответ на их подарки припрятанный кинжал или сильнодействующий яд. Первым поступком, которым они объявляли себя независимыми, был отказ платить дань. Отныне эти два правителя заключили между собой нерасторжимый пакт о грабежах и кровопролитиях. Ибрагим своим низким, постыдным вымогательством, Мурад публичными расправами и набегами средь бела дня гребли золото; Ибрагим набивал им погреба, а Мурад раздавал его своим мамлюкам, осыпал жен жемчугами, украшал лошадей расшитыми золотом попонами, а оружие - бриллиантами. Владыки Египта сперва морили страну голодом, а затем открывали на базарах собственные лавки, ломившиеся от риса и маиса; грабеж порождал мятежи, а мятежи кончались взиманием подати; именно этого и добивались Мурад с Ибрагимом. Подать они делили между собой с чисто арабскими представлениями о справедливости, ею облагались как египтяне, так и иноземцы. Когда стали взыскивать налоги с французских торговцев, консул пожаловался Директории, а та в ответ па жалобу направила в Египет французскую армию; она прибыла сюда для того, чтобы, во-первых, отомстить за оскорбления, нанесенные нации, а во-вторых, помешать торговле Лондона с Александрией и поставить стражу в Суэце; через него Бонапарт намеревался проложить свой путь в Индию.

Когда оба правителя Египта узнали о высадке французской армии в Александрии, каждый повел себя соответственно своему характеру: Ибрагим разразился упреками в адрес Мурада, обвиняя его в том, что из-за него сюда пришли чужестранцы; Мурад вскочил на боевого коня и вместе с мамлюками стал объезжать каирские улицы, веля муэдзинам возглашать эту новость; он заявил, что если французы пришли в Египет из-за пего, то он сумеет их оттуда выгнать.

Отныне Мурад потерял покой и сон, с его диким, гордым нравом нелегко было пережить случившееся; он возглавил собранных в спешке мамлюков и двинулся навстречу пришельцам, о которых все слышали столько чудес; вместе с Мурадом вниз по Нилу спустилась флотилия из джерм, барок и канонирских лодок; Ибрагим же остался в Каире бросать в тюрьмы французских торговцев и грабить их магазины.

В Рахманийи Бонапарт узнал о том, что мамлюки движутся ему навстречу. Генерал Дезе, который в Александрии был поставлен во главе авангарда, писал 14 июля из деревни Минийя-Саламе, что в трех милях от него замечены тысяча двести - тысяча четыреста всадников и утром на аванпостах - еще сто пятьдесят мамлюков. Сам Бонапарт избрал тот путь, по которому теперь, спустя десятилетия, двигались мы, и, как Мурада, его сопровождала флотилия, поднимавшаяся из Розетты вверх по течению, под предводительством комапдира дивизии Перре; это был самый труднодоступный и опасный путь, но при этом самый короткий. Мурад же позаботился о том, чтобы французы успели проделать лишь полпути - по суше и по воде, и послал навстречу свой авангард; так впервые столкнулись армии Востока и Запада.

Удар был страшен: джермы, барки и лодки встали нос к носу, борт к борту; мамлюки и французы сошлись, скрестив сабли и штыки. Воинство Мурада, сверкающее золотом, быстрое как ветер, всеистребляющее, как пламя, атаковало наши каре, круша стволы ружей своими дамасскими саблями; когда из каре, как из вулкана, начал извергаться огонь, мамлюки развернулись цепью, словно лентой, сотканной из стали, золота и шелка, и галопом бросились к непробиваемым флангам, откуда вырывалось пламя; но, видя, что им не найти ни малейшей бреши, они отступили, точно стая испуганных птиц, оставив вокруг наших батальонов раненых людей и лошадей; затем они отошли, перестроились и предприняли новую попытку, столь же тщетную и гибельную, как и первая.