Путешествие в Египет

Наши арабы разбили палатку у подножия горы, у самого песчаного моря; когда мы вернулись, то застали их лежащими в тени навьюченных верблюдов. Абдулла приступил к своим обязанностям и приготовил для нас обед - рис и нечто вроде галет из дрожжевого теста, выпеченных па углях; они оказались рыхлыми и вязкими, как сырое тесто; отныне Абдулла потерял мое доверие. Мы пообедали, съев несколько фиников и по куску мармелада, отрывая его от рулона; Мейер так устал от усилий удержаться в седле, что потерял аппетит. Ну а арабы, вероятно, вели свой род от джиннов, которые питаются воздухом и росой, поскольку с отъезда из Каира не держали во рту и маковой росинки.

Мы дремали часа два. Арабы разбудили пас, когда жара немного спала, и, пока они складывали палатку, а мы забирались на своих хаджинов, я размышлял о том, что сегодня вечером мы сделаем привал уже в пустыне.

XII. ПУСТЫНЯ

Талеб дал сигнал трогаться; один из арабов встал во главе каравана, и мы двинулись в путь. Хотя солнце припекало уже не так сильно, как несколько часов назад, но все равно, для нас, европейцев, оно казалось палящим; мы ехали рысью, опустив головы и время от времени поневоле закрывая глаза; нас слепили колышущиеся пески пустыни; воздух был тяжелым, ни дуновения ветерка; на небе, затянутом желтым маревом, четко прорисовывался красноватый горизонт. Позади остались последние обломки окаменелого леса; я постепенно привыкал к рыси верблюда, как на море привыкаешь к качке; Бешара ехал возле меня, напевая арабскую песню, грустную, протяжную и заунывную; и эта песня, вторящая шагам дромадеров, эта давящая атмосфера, эта раскаленная пыль, застилающая глаза, убаюкивали меня, как голос кормилицы у колыбели. Внезапно мой дромадер так резко рванулся, что я чуть не вылетел из седла; я открыл глаза, пытаясь попять причину толчка: оказалось, он наткнулся на труп верблюда, полурастерзанный хищниками; тут я заметил, что мы движемся вдоль тянущейся до самого горизонта белой полосы, сложенной из костей. Это показалось мне весьма странным, и я решил позвать Бешару, чтобы он объяснил это явление. Он даже не стал дожидаться моего вопроса, так как мое удивление не ускользнуло от его проницательности, столь развитой у первобытных и диких пародов.

- Дромадер,- сказал он, подъехав ко мне,- не такое неудобное и чванливое животное, как лошадь: он может идти без остановок, без еды, без питья; он почти никогда не болеет, не бывает ни усталым, пи изнуренным. Араб издалека слышит рев льва, ржание лошади или крик человека, но, как бы близко ни находился он от своего верблюда, он слышит только его более или менее учащенное дыхание и никогда не слышит ни жалобы, ни стона; если болезнь берет верх, если лишения отняли все силы, если жизнь покидает тело, тогда верблюд опускается на колени, кладет голову на песок и закрывает глаза. И человек сразу все понимает, он спешивается и даже не пытается поднять животное на ноги, ибо, зная честность верблюда, не может заподозрить его ни в обмане, ни в слабости, он отвязывает седло, прикрепляет его на спину другого дромадера и уходит, оставив верблюда, не имеющего сил идти за караваном; когда опускается ночь, на запах сбегаются шакалы и гиены, и от бедного животного остается лишь скелет.

Сейчас мы идем по дороге, ведущей из Каира в Мекку, два раза в год по ней туда и обратно проходят караваны. Вдоль этих многочисленных, все новых и новых останков, которые даже ураганы не в силах разметать по пустыне, можно двигаться без проводника, и они приведут вас к оазисам и колодцам, где вы найдете воду и тень, и, наконец, укажут могилу пророка.

Если внимательно приглядеться, можно различить среди этих останков человеческие скелеты; те, кому они принадлежали, нашли здесь вечный покой, не достигнув конца пути: это кости верующих, которые, повинуясь религиозному порыву, решили последовать заповеди, предписывающей всем правоверным хотя бы раз в ЖИЗНИ совершить путешествие к святым местам, но в вихре удовольствий пли в круговерти дней слишком поздно отправились в путь и завершили паломничество уже на небе. Здесь же можно найти останки какого-нибудь глупого турка или спесивого евнуха, уснувших в неурочный час и разбивших себе голову при падении с верблюда, жертв чумы, унесшей половину каравана, и самума, иногда поглощающего остальных. Зачастую эти зловещие вехи появляются взамен исчезнувших, чтобы указывать сынам путь, по которому шли отцы.