Путешествие в Индию

Ронни был готов вспылить; ему был хорошо знаком такой типаж – собственно, он знал все их типажи, а этот был один из наихудших – испорченный вестернизацией. Но Ронни сам был слугой – слугой короля, и его обязанностью было всячески избегать «инцидентов». Он промолчал, игнорируя провокацию Азиза. Азиз же и в самом деле провоцировал. Все, что он говорил, было неприкрытой, бросающейся в глаза дерзостью. Крылья Азиза были подрезаны, но он не собирался падать без борьбы. Он не ставил целью дерзить мистеру Хислопу – в конце концов, Ронни не сделал ему ничего плохого, – но этот англичанин должен был стать человеком, для того чтобы к Азизу вернулось душевное спокойствие. Он не стал елейно льстить мисс Квестед, чтобы заручиться ее поддержкой, или с неестественной бодростью обращаться к профессору Годболи… Квартет был поистине живописным: трепещущий от своего унижения Азиз, Адела, охваченная отвращением, дымящийся от злости Ронни и брахман, хладнокровно, сверху вниз наблюдающий за ними с таким видом, словно не происходило ничего необычного. Так подумалось Филдингу, наблюдавшему из сада эту сцену, поставленную среди синих колонн его великолепного зала.

– Не спеши, мама, мы только собираемся, – сказал Ронни, поспешил к Филдингу, отвел его в сторону и обратился к нему с несколько наигранной сердечностью: – Старина, простите меня за вторжение, но думаю, вам не следовало оставлять мисс Квестед одну.

– Прошу прощения, что-нибудь случилось? – спросил Филдинг, тоже стараясь сохранить доброжелательность.

– Ну… Я, конечно, прожженный и конченый бюрократ, но мне неприятно видеть английскую девушку, курящую в компании двух индийцев.

– Курить или не курить – это ее добрая воля, старина.

– Это нормально в Англии.

– Как хотите, но я не вижу в этом ничего плохого.

– Не видите так не видите… Но разве вы не заметили, каким развязным тоном говорит этот молодчик?

Азиз тем временем покровительственно говорил что-то миссис Мур.

– Это не развязность, – возразил Филдинг. – Парень просто очень сильно нервничает, вот и все.

– Что же могло расстроить его чувствительные нервы?

– Не знаю, он вел себя вполне прилично, когда я их покинул.

– Но я ничего не говорил, – придав тону убедительность, произнес Ронни. – Я вообще с ним не разговаривал.

– Ничего страшного, забирайте своих дам. Как мне кажется, беда миновала.

– Филдинг, я прошу вас, не принимайте это близко к сердцу, у меня не было намерения задеть вас. Вы, наверное, не поедете с нами на поло? Знаете, мы все были бы в восторге, если бы вы поехали с нами.

– Боюсь, что не смогу, но все равно спасибо за приглашение. Извините и не примите за оскорбление. Я не хотел вас обидеть.

Ронни и обе дамы начали собираться. Все были взвинчены и расстроены. Раздражение витало в воздухе. Возможно ли такое на шотландских болотах или на итальянском горном пастбище? – думал потом Филдинг. В Индии не было запаса спокойствия, не было резервного пространства – спокойствия либо не было вообще, либо оно изливалось в избытке, поглощая все остальное, и профессор Годболи воплощал собой эту почти патологическую безмятежность. Азиз был отвратителен в своей претенциозности, миссис Мур и мисс Квестед вели себя глупо, а он и Хислоп, сохраняя декор вежливости, были просто ужасны в своей взаимной неприязни.

– До свидания, мистер Филдинг, большое вам спасибо… Какой у вас замечательный колледж!

– До свидания, миссис Мур.

– До свидания, мистер Филдинг, это был замечательный вечер…

– До свидания, мисс Квестед.

– До свидания, мистер Азиз.

– До свидания миссис Мур.

– До свидания, мистер Азиз.

– До свидания, мисс Квестед, – с этими словами он с чувством потряс ее руку, чтобы показать свое облегчение. – Надеюсь, вы не забудете о пещерах? Я мгновенно все устрою, как только вы вспомните.

– Спасибо, спасибо вам…

В Азиза вселился какой-то дьявол, и он напоследок воскликнул:

– Как жалко, что вы так скоро покинете Индию! Прошу вас, измените свое решение, оставайтесь.

– До свидания, профессор Годболи, – продолжила она, внезапно придя в необъяснимое волнение. – Очень жаль, что мы не слышали, как вы поете.

– Я могу сделать это сейчас, – ответил он и запел.

Слабый поначалу голос креп, звуки лились, сменяя друг друга. Иногда возникал странный ритм, иногда в мелодии вдруг появлялось что-то западное. Ухо, то и дело становившееся в тупик, вскоре потеряло всякое понимание этого песнопения, заблудившись в лабиринте шумов – они не были неприятны, не резали слух, но были абсолютно непонятны, как песня незнакомой птицы. Это пение понимали только слуги, которые, слушая, начали перешептываться друг с другом. Человек, собиравший водяной орех, как был, голый, вылез из бассейна и застыл в восхищении, приоткрыв от восторга рот и едва не вывалив алый язык. Звуки затихали так же неожиданно и случайно, как и возникали – диатонически перескакивая с одной линейки на другую.

– Огромное спасибо, что это было? – спросил Филдинг.