Путешествие в Лилипутию

Потом я, как умел, объяснил ей, что хотя я и кажусь им, лилипутам, человеком-горой, но гору эту одолевают те же желания, что и всех людей. А поскольку я вот уже второй месяц (которому предшествовало трехнедельное плавание) пребываю в чужой стране и до сего дня не имел возможности удовлетворить свои желания, то состояние мое в данный момент близко к отчаянию. Конечно, объясняя все это моей гостье, я не был так красноречив, как теперь, рассказывая о тех событиях моему любезному и заинтересованному читателю. Оно и понятно – мой лилипутский был далек от совершенства. Однако гостья моя оказалась девицей сообразительной. Она сказала, что счастлива была бы помочь мне, да вот только ввиду наших диспропорций не представляет себе, как бы это могло быть возможно. Вот если бы я был таким маленьким, как она, а она – такой большой, как я, то худо-бедно из этого и могло бы что-то получиться. (Ах, моя умненькая маленькая подружка! Она словно в воду смотрела – прошло не так уж много времени, как именно в такой ситуации я и оказался. Однако не могу сказать, что, будь у меня возможность выбора, я бы выбрал ту – вторую. У обеих есть свои плюсы и, к глубочайшему моему сожалению, минусы.) Я поспешил заверить ее, что существуют и другие – отнюдь не членовредительские – способы удовлетворить мои желания, и ежели она не против, то мы могли бы их опробовать ко взаимному удовольствию. Она выразила свое согласие, и мы без лишних слов приступили к делу.

Я поставил свою маленькую подружку на подобие табурета, приготовленное мной некоторое время назад для путешествий по городу (становясь на это приспособление, я, как знает читатель, без труда преодолевал дворцовые и прочие городские стены), и в доказательство насущности моих желаний выпростал из штанов то мое орудие, что вот уже несколько дней не давало мне покоя.

Тут произошло неожиданное. Моя гостья побледнела, зашаталась и лишилась чувств. Я едва успел подхватить ее, потому что она чуть было не упала с табурета вниз.

Я подул на ее лицо, побрызгал холодной водой из стоявшего в углу лилипутского бочонка.

Краска стала понемногу возвращаться на ее щеки. Через минуту она смогла сесть, а еще через минуту уже уверенно держалась на ногах. Это был обычный обморок. Надо полагать, увиденное произвело на нее столь сильное и ошеломляющее впечатление, что кровь отхлынула от головы и произошла естественная в таких случаях временная потеря сознания.

Однако моя гостья быстро приходила в себя, косясь глазом на мой инструмент, продолжавший оставаться поблизости – на том же табурете, перед которым мне пришлось встать на колени.

Когда, наконец, на ее губах заиграла обычная для нее любезно-услужливая улыбка, свидетельствовавшая о том, что сознание вернулось к ней в полной мере, я предложил ей разоблачиться, а сам, вооружившись своей подзорной трубой, принялся изучать особенности ее конституции, и уверяю любезного моего читателя, делал я это отнюдь не как бесстрастный исследователь, врач и анатом, каковым имею честь быть. Сквозь стекло все в моей гостье приобретало привычные нам, людям моего роста, пропорции, все – вплоть до самых интимных ее мест, вызывавших жгучее мое любопытство.

Моя гостья охотно демонстрировала мне свои прелести, а сама продолжала коситься на мой инструмент, расположившийся в соблазнительной близости от нее и изнемогавший от желания, которое становилось тем сильнее, чем дольше я вглядывался в эти бесконечно знакомые мне формы, столь зовущие и томительные.

Как человеку, немало повидавшему в этой жизни, мне не стыдно признаться, что зрелище сие, которое было мне отнюдь не в новинку, произвело на меня впечатление неизгладимое.

Ах, как хотелось мне хоть на несколько мгновений стать таким же маленьким, чтобы эти грудки и прочие сладости были доступны мне в полной мере. Я прекрасно отдавал себе отчет в том, что мое обладание ими, какие бы формы оно не приняло, будет довольно условным и относительным. И в самом деле – проникнуть в это зовущее лоно, столь похожее на лоно моей любезной женушки, было для меня так же невозможно, как пройти верблюду через игольное ухо.

Однако испуг моей гостьи давно прошел, и ей, кажется, напротив, даже не приходила в голову мысль стать такой же большой, как я, чтобы тоже получить все, что было в моих возможностях дать ей. Отнюдь. Ее даже, по всей вероятности, устраивало такое положение дел, потому что она все с большим и большим одобрением и интересом поглядывала на то, что расположилось с нею по соседству.

Я на секунду закрыл глаза, и вдруг ощутил прикосновение крохотных пальчиков. Неописуемое блаженство! Будто какая-то райская птичка пощекотала меня своим клювиком. После столь долгого воздержания я наконец-то был близок к тому, чтобы отдать дань сладострастию.